— Мы сможем встретиться? У меня к тебе есть одна, — теперь заминка вышла явной, — маленькая просьба.
— Да, конечно, у нас лекции в пять заканчиваются, и я свободен, — Димка понял, что по-глупому частит, и перед следующей фразой заставил себя сделать нормальную паузу. — Мне на крыльце ждать?
— Слишком долго придётся — я сначала должен Леру домой отвезти, а это около получаса. Может, я попозже к общежитию подъеду? Скажем, к шести?
То есть ещё плюс тридцать минут ожидания, за которые, Димка был уверен, он сгрызёт себе все ногти.
— Давай, лучше от универа — пока ты Сотникову отвозишь, я как раз успею в буфет зайти.
— Ну, смотри. В полшестого на крыльце?
— Ага.
— Тогда увидимся.
— Увидимся.
В динамике наступила тишина, и Димка убрал смартфон от уха. Посмотрел на время — без двадцати двенадцать, то есть до встречи осталось четыре часа пятьдесят минут. Ужасно долго. И ужасно любопытно, какая у Клима к нему просьба. Димка задумчиво потёр переносицу. Может, это как-то связано с Сотниковой? Но они её бывшего хорошо шуганули — сегодня на общей лекции он держался подчёркнуто в стороне, только недобро поглядывал на Димку.
Впрочем, толку гадать? Через — Димка оживил смартфон — четыре часа и сорок восемь минут он всё узнает. А ещё увидится с самым важным для него человеком — это ли не счастье?
Глава 7
Глава седьмая, в которой моя глупость приводит к серьёзным последствиям
Вместо обещанного по телефону получаса я обернулся за двадцать минут, однако Дима всё равно оказался на месте первым.
— Привет ещё раз. Давно ждёшь?
— Только вышел.
Ладно, поверю — на замерзающего он не похож, и ладонь у него тёплая.
— Пройдёмся? — я кивнул в сторону боковой аллеи.
— Давай.
На мысленную репетицию этого разговора я потратил почти весь день, однако когда дошло до дела, понятия не имел, с чего начать. Может, с того, о чём мне напомнила по-прежнему заметная ссадина у Димы на скуле?
— Как самочувствие после вчерашнего?
— В целом нормально, — ответил Дима любимой племяшкиной фразой, на которую у меня рефлекторно вырвалось: — А в частности?
— И в частности тоже, — он на ходу пнул попавшийся под ноги каштан. — А ты о чём попросить хотел?
Я набрал в грудь побольше воздуха: — О… — и заткнулся. Рождённое в творческих муках «о помощи в эксперименте по самоидентификации» вдруг показалось до отвращения картонным, а сказать прямо, чего хочу, у меня язык не повернулся бы. К тому же я только сейчас подумал о Диминых чувствах, которыми, решил поиграться, чтобы доказать непонятно что непонятно кому.
— Да, в общем-то, уже ни о чём. Прости за беспокойство.
Мне, конечно, было страшно неудобно, однако любое неудобство — фигня по сравнению с крахом ложной надежды.
Дима поднял на меня испытующий взгляд: — Точно, ни о чём?
— Точно.
— Жаль, — Дима пнул ещё один каштан.
— Вовсе нет, поверь на слово, — со всей убедительностью сказал я. — Тебя как, до общаги подкинуть? Или, может, ещё куда?
— До общаги, только, — теперь уже Дима собирался с духом, — можно мы ещё чуть-чуть погуляем?
Я подумал о пришедшем сегодня срочном заказе и мысленно махнул рукой. Всё равно ведь собирался полуночничать.
— Конечно, можно.
Мы обошли корпус раз, потом другой — внутренний голос каверзно подметил, что меня совершенно не напрягало это бесцельное кружение, — а на третий Дима спросил: — Клим, ничего, если я тебя кое о чём попрошу?
— Не вопрос, проси, — легко разрешил я.
— Заблокируй мой номер в «вотсапе», пожалуйста.
— Зачем? — я воззрился на него в крайнем изумлении.
— Ну, — Дима низко-низко опустил голову, — тогда я смогу тебе писать так, чтобы ты ничего не получал.
Какая-то не очень продуманная просьба.
— А вдруг понадобится, чтобы получил? Ситуации в жизни всякие бывают.
— Не понадобится, — заупрямился Дима.
— У тебя что, пророческий дар открылся? И потом, — тут я сам не объяснил бы, что меня дёрнуло так сказать, — хочешь мне писать — пиши, без проблем. Только не стихи и не каждые десять минут.
И всё-таки радость Диме шла невероятно.
— Правда, можно?
Вот же чудак — как будто я и в самом деле могу забрать свои слова назад.
— Правда.
— Спасибо!
Да было бы за что. В конце концов, это даже интересно — о чём там он задумал мне писать.
Дима оказался корреспондентом ненавязчивым, чем вновь подтвердил верность сложившегося о нём мнения. Следующие пару дней я получал от него только «С добрым утром!» и «Спокойной ночи», иногда украшенные эмодзи-сердечками. Я вежливо отвечал — естественно, без сердечек, — и в целом наша переписка меня не напрягала. Но в пятницу, где-то около десяти утра, Дима написал не по графику.