– Ирландка?
Опять он меня так называет. Трепло! Почему он не зовет меня по имени? Придумал мне свое имя. Судя по его ухмылке, он снова застукал меня за разглядыванием и наслаждается моментом.
Прочищаю горло и выдавливаю:
– Да. Только естественные науки. За исключением одного курса. – Я имею в виду курс английской литературы. С точки зрения медицинской карьеры, этот курс бесполезен, но доктор Штейнер будет доволен, что по его «рекомендации» я выбрала один курс, которым мне самой и в голову бы не пришло заняться.
– Попробую угадать. Хочешь посвятить себя медицине?
Киваю и улыбаюсь.
– Детская онкология. – В отличие от многих студентов, которые не представляют, чем заниматься в жизни, я выбрала себе профессию еще в детстве, когда моя подруга Сара Доусон умерла от лейкемии. Тогда мне было девять. Решение пришло само собой. Я плакала и спросила папу, чем я могла бы ей помочь. Папа ласково улыбнулся и объяснил мне, что я ничем не могла помочь Саре, но я девочка способная и, когда вырасту, смогу стать хорошим врачом и спасу жизнь другим детям. Спасать детей – это же так благородно. И с того дня я не ставила под сомнение эту цель и упорно шла к ней.
Однако сейчас, глядя на выражение лица Эштона, можно подумать, я сказала ему, что мечтаю работать ассенизатором. На миг повисает пауза, а потом он резко меняет тему:
– Послушай, по поводу субботней вечеринки… Может, сделаем вид, будто ничего не было? – спрашивает он, засунув руки в карманы.
У меня отваливается челюсть, а мозг лихорадочно переваривает его слова. Последние три дня я сама только об этом и думаю. Сделаем вид? Хотелось бы. Было бы здорово, если бы я могла нажать клавишу «стереть» и больше не осталось бы тех воспоминаний, от которых я краснею и утрачиваю способность сосредоточиваться на. на всем остальном.
– Легко! – говорю я с улыбкой. – Остается только уговорить сделать то же самое мою сестру и Риган.
Он поднимает руку и скребет затылок, в результате чего рубашка натягивается у него на груди, и я вижу рельефные мышцы. И вспоминаю, как ласкала их на злополучной вечеринке.
– Думаю, с твоей сестрой проблем не будет, она ведь уехала.
– Да, не будет, – соглашаюсь я. Просто она станет присылать мне время от времени фотки лысого здоровяка, который трудится над татуировкой у тебя на заднице, чтобы я вдруг не запамятовала. Я предусмотрительно уничтожила это сообщение, но уверена, что получу еще не одно подобное послание.
– А Риган не проболтается, – продолжает Эштон. Опустив руку, он смотрит в сторону и бормочет, скорее себе самому: – Она свой парень.
– Отлично. Тогда все в порядке… – Может, я тогда смогу отодвинуть все это и снова стать собой. Ливи Клири. Будущий врач. Хорошая девочка.
Эштон смотрит мне в лицо, опускает взгляд на губы: наверное, потому что я усиленно кусаю нижнюю, еще чуть-чуть – и прокушу. Мне кажется, надо еще что-то сказать:
– А я почти ничего не помню, так что… – И я умолкаю, удивляясь тому, с какой легкостью я лгу. Оказывается, это так просто.
Он наклоняет голову и снова отводит взгляд в сторону, словно глубоко задумался. Потом чуть удивленно улыбается и говорит:
– Признаться, впервые слышу такое от девушки.
Я чувствую, как уголок рта у меня поднимается в улыбке, и опускаю глаза на его кроссовки, а сама думаю: Ливи, ты заработала один балл. Правда, общий счет после этой беседы разгромный, и не в мою пользу.
– Все бывает когда-нибудь в первый раз.
Его смех вынуждает меня снова поднять взгляд: он качает головой, словно смеется какой-то своей шутке.
– Что?
– Ничего. Просто… – Он держит паузу, словно решает, говорить или промолчать. Все-таки решает сказать и усугубляет мое унижение широкой улыбкой: – Просто у тебя, Ирландка, в ту ночь много чего было впервые. Каждый раз ты сама загибала пальцы.
Лучше бы мне сразу умереть на месте. Похоже, так оно и будет: сердце сейчас остановится. Не знаю почему, но руки слабеют, и все мои учебники валятся на траву. Рядышком с последними крохами моего растоптанного достоинства.
Я чуть не падаю, чтобы поднять их, и пытаюсь припомнить подробности вечеринки. Дело в том, что я не помню, как разговаривала с Эштоном. И точно не помню, как загибала пальцы, подсчитывая все свои…
И тут на мою беду сейф в моей памяти приоткрывается, и я вижу еще одну картинку. Кирпичная стена у меня за спиной, передо мной Эштон, я обвила ногами его за пояс, и он прижимает меня к себе. А я шепчу ему на ухо, что ничего подобного раньше не чувствовала и что это, оказывается, намного тверже, чем я предполагала.