— Стойте, — приказал Вадим.
Парочку опять молниеносно скрутили. Оксана громко заверещала.
— Нежнее! — распорядился Терещенко.
— Нежнее не получается, он дергается!
— Да двинь ты ему, чтоб успокоился!
— Не бейте свидетеля, он мне живым нужен!
— Отведите их в спальню!
— Дама в обмороке!
— Тогда отнеси ее в спальню!
— Вы что там, внизу, не видите ни хрена?! Почему не сообщили, что не тот идет?
— Да тут уже десять человек прошли, все из этого подъезда!
— У Бяшкина батарейки в рации сели.
— Ларек за углом, мать твою. Пусть пойдет и купит!
— Не ругайтесь, тут женщины!
— Отпусти меня, я же свидетель, сукин ты сын!
Все эти фразы прозвучали одновременно и составили дикую какофонию, которую прервал на время исчезавший, но теперь опять появившийся Терещенко.
— Оттащите их в спальню, — распорядился он. — И чтобы ни звука до конца операции. — Он повернулся к ошалевшей Алене. — Почему вы не предупредили?
— Забыла, — призналась она.
— Постарайтесь вспомнить: больше гостей не ожидается?
Она пожала плечами и, не удостоив Вадима ответом, пошла на кухню. Нервы ее были напряжены до предела — не до препирательств с наглым следователем!
Тут рация в руке Терещенко угрожающе зашипела, потом затрещала. Он уставился на нее так, словно это была граната с вырванной чекой. Потом перевел взгляд на одного из омоновцев:
— И что это такое?
— Снизу передают, — пояснил тот.
— Это я и сам понимаю. Но что передают?
— А я похож на ретранслятор? — не очень-то вежливо осведомился омоновец и развел руками.
— Ладно! — взревел Вадим. — Все по местам!
Снова раздался звонок в дверь. Алена опять вздрогнула и, чуть помедлив, поплелась в прихожую. Теперь руки у нее свело только на последнем замке, но она и на сей раз справилась с железками, растянув в улыбке подрагивающие губы, открыла дверь.
В ноздри ей ударил густой аромат роз. Вслед за запахом на нее обрушились и сами розы — много, штук двадцать, все бордовые и с длинными ножками. Она с трудом смогла рассмотреть сквозь них бледное лицо Игоря.
— О нет! — простонала Алена. — А тебе что здесь нужно?
с воодушевлением продекламировал гость, поблескивая масленистыми глазками.
— Игорь, рифма еще не поэма, — проворчала Алена, в растерянности оглядываясь на дверь гостиной.
— Я не могу говорить с тобой жалкой прозой, — с благоговейным придыханием заявил Игорь, переступая порог. — Прости, что осквернил алтарь, где ты, владыка…
— Ладно-ладно, — отмахнулась Алена. — Раз уж пришел — не обессудь.
продолжал он в том же духе.
Последняя фраза решила его судьбу.
— Пять — сорок четыре, — раздалось из гостиной.
Как и ожидалось, на Игоря налетели ураганом, подмяли под себя и долго еще копошились, пытаясь вытащить из общей кучи атаковавших.
Алене даже стало жаль этого странного романтика. Вообще-то раньше ей еще никто стихи не посвящал, если не считать одноклассника, который в классе третьем прислал записку. Но в тех строчках ошибок было больше, чем смысла, к тому же почерком одноклассник обладал весьма корявым, так что она посвящением это не считала. И вот теперь, когда нашелся человек, готовый говорить с ней исключительно на языке поэтов, его уводят мрачные омоновцы.
— А он-то здесь что делает? — осведомился Вадим.
— Вам лучше знать, я его не приглашала, — ответила Алена.
На сей раз она почувствовала ужасную слабость, ее даже закачало из стороны в сторону. Терещенко это заметил, подошел и, дружески обняв за плечи, легонько встряхнул.
— Ну, Аленушка, не расслабляйтесь, — шепнул он.
Она ему улыбнулась.
— А этого куда? — спросил парень в камуфляже и хитро подмигнул. — Хороша… работа со свидетельницей. Везет же некоторым!
Вадим отпрянул от Алены, словно от раскаленной лавы. Повернувшись к наглому омоновцу, рыкнул:
— В спальню!
взвыл Игорь, влекомый под руки двумя сопровождающими.
«Мне этого не пережить, — с грустью подумала Алена. — Я еще до Сакисяна в окно выпрыгну!»