Он звал в клуб, но у меня настроения не было. Я как-то отошла от той жизни и, например, последний раз, когда встречалась с нашими, накануне форума, чувствовала себя чужеродным элементом. Они с таким жаром обсуждали какую-то фигню, а меня снедала мысль, что надо бы прояснить, при каких объёмах какие скидки мы даём, а то вдруг на форуме спросят… И гулять ночами напролёт я уже физически не могла – вставать же рано. Так что Киселёв оставался единственным, с кем я продолжала общаться.
– Поговори с ним, – советовал он. – Неопределённость – хуже всего.
Легко сказать – поговори. А если стыдно? А если страшно?
Хотя в одном он прав: неопределённость и правда хуже всего. Решила, поговорю… когда представится удобный момент. Сейчас не хотела – до сих пор немного обижалась, что он так безразлично отнёсся к моему первому серьёзному поручению.
Но в понедельник, на планёрке, Соболев первым делом похвалил меня. Похвалил! Меня! Так и сказал:
– Анжела, да ты, оказывается, мастер слова. Очень хорошая статья, просто отличная, без воды, всё по делу. Видно, что ты знаешь, о чём пишешь. Ну и всё так складно изложено. Молодец. Прости, я как-то даже не ожидал.
При этом он сам светился так, будто его прямо распирало от гордости и радости, что я сразу же его простила. Маринка мне подмигнула, а я и вымолвить ничего не могла в ответ. Просто сидела и, счастливая, улыбалась.
А вечером, за ужином, ещё и отец снизошёл до одобрения. Это было настолько непривычно, что поверить трудно. Вера и то опешила, а что уж говорить обо мне.
– Вадим Сергеевич сказал, что ты пишешь хорошо, лучше этого идиота, что флешки перепутал.
Отец был страшно доволен. Даже, по-моему, больше, чем я.
На другой день Вадим снова скинул мне техническое задание. Разложил по пунктам, что и как написать. И очередной аудиофайл прицепил, где Юля задавала вопросы какому-то потенциальному инвестору. А ещё Соболев сказал:
– Надо будет тебя приобщить и к этому делу. Так, глядишь, и сама интервью брать научишься. И вместо Славы нам никого искать не придётся.
Он улыбался мне, без снисхождения, по-доброму, но смотрел при этом… не знаю, с какой-то тоской или болью. Почему?
В среду я решилась. Дождалась вечера и буквально минут за пять до конца рабочего дня поднялась к Соболеву. Нет, разумеется, я не буду его спрашивать, питает ли он какие-нибудь чувства ко мне. Я же не дура. Просто поговорю. Начну о работе, спрошу про статьи, про мои новые обязанности и уж как-нибудь окольными путями выведу беседу на интересующую тему.
Я постучалась для приличия и вошла. И остолбенела. Потому что едва не налетела на Соболева и какую-то женщину, которую он обнимал. Да, они стояли в двух шагах от двери и обнимались! Он её обнимал! И я видела, отчётливо видела – он сильно смутился, когда заметил меня.
На несколько секунд я просто оцепенела. Ну никак я не ожидала увидеть такое. А когда шок слегка отпустил, почувствовала себя такой дурой, такой несчастной беспросветной дурой, что едва там же, на пороге его кабинета не расплакалась. Но сумела, конечно, взять себя в руки. Я поплачу потом, наревусь вдоволь, но сейчас надо сохранить лицо и не уронить достоинство.
Я вздёрнула подбородок и сухо произнесла:
– Прошу прощения, Вадим Сергеевич. Не хотела вас потревожить в такой момент. У меня были кое-какие вопросы по работе, но их можно обсудить и позже. Извините.
Ни разу больше не взглянув на Соболева, я проговорила это механическим голосом, развернулась и вышла. Пошла к лестнице, быстрее, быстрее, потом припустила бегом, зацокав каблуками по каменному полу. Предатель! Подлый предатель! И Маринка была права. Он – бабник! Улыбается мне, смотрит на меня и тут же обнимает другую. Прямо на работе! Сволочь! Ненавижу таких!
Я стиснула челюсть, чтобы не разреветься. Задышала часто-часто, с полувсхлипами. Велела себе: замолчи, дурочка! Это же позор будет, если вдруг кто-нибудь выйдет в коридор и увидит меня в таком виде.
Ввалилась в наш кабинет, к счастью, уже пустой. Прильнула лбом к холодной стене, пытаясь унять боль в груди и выровнять дыхание. Потом повернулась, привалилась спиной и затылком, зажмурила глаза.
Может, он просто так её обнимал? Успокаивал, например. Меня он тоже обнимал, чтобы успокоить.
Ой, ну что я за дура! Себя-то зачем обманывать? Это наверняка та самая Наташа и есть. А я размечталась… И ведь предъявить ему нечего. Строго говоря, он мне ничего и не обещал. Может, я вообще всё сама нафантазировала? Приняла желаемое за действительное?