– Какая месть? – чем больше отец говорил, тем меньше я его понимала. И на виски не спишешь – вроде он ещё не особенно и пьян, чтобы заговариваться, а тем не менее.
– А этот дурак ещё вечно тебя выгораживал, – продолжал он бессвязно бубнить. – Анжела старается, у Анжелы всё получается, Анжела – то, Анжела – сё. И на тебе...
– Да хватит уже! Объясни толком, что случилось.
– А то ты не знаешь! – зло сверкнул на меня глазами отец. – Кто пустил слух, что Соболев до тебя домогается? Что он тебя чуть не… тьфу, даже сказать противно.
Несколько секунд я ошарашенно на него смотрела, пытаясь осознать услышанное.
– Что за ересь?! Ты пьян и несёшь какую-то чушь.
– Ты как со мной разговариваешь! – рявкнул отец.
– Откуда ты взял весь этот бред? – не дрогнула я от его окрика. – Кто тебе такое сказал?
– Да вся контора с самого утра только об этом и гудит. Соболева записали в насильники и извращенцы с твоей подачи. На каждом углу его костерят. Он даже увольняться собрался.
– Ты меня не слышишь? Я не знаю, кто и почему придумал такое, но это точно не я.
– Хотел бы я в это верить.
– Это не я! И вообще, с каких пор ты слушаешь сплетни? Сам же знаешь, как оно бывает: кто-то ляпнет сдуру, другой не так поймёт, третий приукрасит и в итоге получается такой вот бред. Меня многие недолюбливают. Та же Юля Шумкова. Она вполне могла кому-нибудь сказать, что я…
– Да плевать мне на сплетни, – раздражённо оборвал меня отец. – Как ты не поймёшь, что не в сплетнях дело. Меня убило, что родная дочь способна оклеветать человека, так мелочно, так пошло, способна обвинить его в преступлении…
– Сколько ещё повторять, что я тут ни при чём? Да и зачем мне это?
– Может быть, затем, что Соболев предпочёл тебе другую?
Его слова попали в самую болезненную точку, не просто уязвили, а ударили по оголённому нерву.
– Это он тебе сказал? – спросила я вмиг осипшим голосом.
– Нет. Чижова.
– Марина? – удивилась я. – Да ну! Не могла она…
– Могла, не могла, но она пришла ко мне и всё рассказала.
– Она? – тихо переспросила я на автомате, силясь понять, как такое возможно. – Зачем ей это?
– Ну, она переживала за Вадима Сергеевича, боялась, видимо, что я эти гнусные обвинения приму всерьёз. Может, не знала, что я уже, до неё, с ним побеседовал и всё выяснил.
– Ты и с ним говорил? И что он сказал? Он тоже думает, что это я так про него...?
– Нет. Ничего такого он не думает. Он вообще… Ладно, не о том речь. – Отец всё же выпил свой виски. – Потом вот Чижова пришла, попросила принять. Заверять стала, что Соболев не виноват, мол, он не то что до тебя не домогался, а даже наоборот – отверг тебя. И по её словам, ты сама ей это рассказала. А ещё ты пригрозила, что он за это ещё поплатится.
– Вот тут Марина присочинила.
Отец снова плеснул себе в стакан. Я видела, что отец мне не верит, и это было обиднее всего. Нисколько не сомневаюсь, что эти сплетни – снова Юлины козни, но Марина... Дура она! Однако по-настоящему ранило, что отец так легко, так безоговорочно меня обвинил, не задав мне ни единого вопроса. А ведь даже преступникам дают слово. Отец же сразу навесил на меня клеймо «виновна» и слушать ничего не желает.
– Вот скажи, почему ты веришь кому угодно, но только не мне? – голос у меня дрожал.
– Да потому что я тебя знаю.
Я сглотнула горький ком.
– Не знаешь ты меня. Совсем не знаешь.
Я поняла, что разговаривать с ним не о чем. Абсолютно. Он никогда не изменит своего мнения обо мне, хоть в лепёшку расшибись. А значит, не стоит и стараться. Да и надоело мне что-то ему доказывать. Устала метать бисер. Буду просто жить.
Я молча развернулась и направилась к двери, но он меня окликнул:
– Лина.
Я оглянулась. Такая дура, после всего я ещё на что-то понадеялась, но нет. Отец просто решил меня добить:
– Оставь в покое Соболева. Забудь про него. У него… он скоро отцом станет.
На негнущихся ногах я поднялась к себе. В первые минуты казалось, что я вся окаменела, и снаружи, и изнутри, но затем оцепенение сменилось болью, острой, пульсирующей, то сжимающей сердце, то рвущей его в клочья. Даже дышать было больно.
Соболев станет отцом? Как же так?
Теперь становились понятны его слова насчёт того, что он хотел бы, но не может, нельзя, другая…
Меня лихорадило, но слёз почему-то не было, хотя веки жгло нестерпимо и горло сводило болезненным спазмом.
Это конец, бесповоротный, без единого шанса, без капли надежды. Между нами и так ничего не случилось, не успело случиться, но раньше я могла мечтать, могла надеяться, а теперь всё. Ничего не будет, никогда. И это надо как-то принять и жить дальше, не думать, забыть… Но как, если кроме него никто не нужен? Если кажется, что в груди разверзлась и зияет страшная рана? Если закроешь глаза и видишь его улыбку?