А вообще Сидней после Таити и после Новой Зеландии испугал меня расстояниями и показался неуютным. Но зато люди живут в пригородах, там тебе прямо Модягоу, даже уборные снаружи, и, по-моему, так жить нормальнее, чем на каких-то этажах <…>.
Я рада, что у тебя нашелся твой «уголок». Любишь ли ты его? Из-за «уголка» я давно и мрачно переживаю. Только что-нибудь налажу — уезжать. Да и квартира, где нет именно моего уголка, это уже не то <…>.
Пожалуй, мой домик в Ханьчжао Роуд я любила больше всего. И последнюю мою комнату перед замужеством тоже любила. Долго держала ее, даже когда уже переехала в важную квартиру с мужем, приходила иногда, сидела одна <…>. Привыкнуть нелегко к чужим привычкам.
Я рада, что тебе понравилось «Гроза идет»[132]. Вот и не отдавай меня колдуну, пиши А розы я люблю больше всего такие, знаешь, розовато-золотистые <…>.
Ну вот, так и есть, кончается второй лист. У меня масса дел, масса писем. Да я к тому же должна собираться: еду в Союз на Новый год и Рождество, так как очень больна в Киеве моя тетя и я боюсь ждать до весны.
Целую тебя, моя букашка, и люблю.
Ю.В. Линнику[133]
21 сентября 1994. Иссанжо
Дорогой Юрий Владимирович!
…На Цейлоне была проездом, вернее, проплывом (с долгой остановкой). В Индии прожила три года. На Таити — два года. Еще три года — в Индокитае и два года в Африке. Просто потому что мужа туда назначили. А может быть, не просто, а? В Индии я попала в Мадрас, прямо к учителю йоги моей первой, еще шанхайской учительницы[134]. В гнездо теософии (Адъяр), колыбель Кришнамурти и его друзей.
Таити — другая часть меня: танцы, и море, и лошади. И, может быть, инстинктивная самозащита: не усложнять жизнь. Жаль, что поздно «притянуть» Карелию. Ведь всегда мечталось — русский север, Карелия, Финляндия… Вот на днях по телевидению показывали Карелию, Кижи. Посмотрела на деревянную русскую церковку, и вдруг опять перехватило горло. Все же не получается из меня беспристрастной гражданки всего мира.
А еще недавно неподалеку от нас была церковная католико-православная служба — концерт. Приехал хор из Санкт-Петербурга. Ну, тут я совсем «разлилась». (Это не моя духовность, конечно, а скорее воспоминания и что-то свое, чего не хватает, а главное — красота ведь какая! Православный хор! Может быть, вот такая красота и открывает сердце?..)
Про танцы. В общем, танцевала я для заработка, но не только — наверное, тоже «притянула» судьбу. С детства выдумывала танцы, даже танцы деревьев. Вот ночью елки так танцуют в лесу, а дубы — эдак… Но, конечно, не очень-то нравилось танцевать, когда приходилось почти насильно…
О стихах Перелешина. Конечно, я считаю его большим поэтом. Некоторые находят, что у него блестящая техника, но недостаточно чувства. Я сужу по его лучшим стихам: там чувства сколько угодно. Но он писал так много — ведь писал как дышал, наверное, думал в рифму. Поэтому невозможно было все переживать, вот и получалось как упражнения. Кроме того, в последние годы у Перелешина часто появлялись стихи, неприятно подернутые желчью. Тем, кому не приходилось огрызаться всю жизнь, — трудно это принять. Я знала его отзывчивым, тактичным и до мелочности честным. И была в нем доброта и нежность. А также большое чувство юмора, которое, надо сказать, часто вводило его в искушение. Он мог съязвить и даже прибавить ради шутки, не считаясь, основана она на действительности или на его смешливом воображении. Меня он не обижал, но тоже ерундил немного. Например, написал о том, что Нина Мокринская и я были влюблены в одного француза. Но сколько мы ни старались, не смогли припомнить, о ком это могла быть речь.
19 января 1995. Иссанжо
Дорогой Юрий Владимирович!
Теперь у меня случился было «вихрь жизни»: приезжали гости. Последнюю гостью из Ташкента проводила в Париж и там немного помоталась с ней по знаменитым местам. Вернулась только к французскому Рождеству… и засела под лавинами снега и поздравительных писем.
…Осенью я наговорила о Харбине и Чураевке для радио Би-би-си… Вас интересует Лев Гроссе. Я его хорошо знала. Если смогу (по времени и по выбору моих о нем воспоминаний) — то напишу… Моя память часто больше удерживает пустяки, может быть, поэтому она больше пригодна для поэзии, чем для серьезной «писанины». Я всегда вела дневники, большая часть которых пропала в Корее и в Шанхае, но они, я думаю, очень слабо отражали происходящие события, важнее было описать закат или какое-нибудь чувство… О людях, которые произвели на меня впечатление, запоминала, какой цвет они любят или какую музыку, но никогда не знала, что они делают, где служат и т.д.
О Н.К. Рерихе[135] я помню только, что он сказал что-то, что полагается, когда Алексей Ачаир представил меня: «Вот это наша будущая художница». Запомнила, что лицо Рериха было немного странным: очень гладкое, бледно-желтоватое, как воск, слегка восточное. Не помню, как он был одет, но не в костюме, как все люди. Это все. Потом я читала о нем. И то, что он написал. Кажется, Ачаир. Рерих и Гребенщиков были «одного толку» и переписывались. Однажды Ачаир сказал мне, что Рерих (или Гребенщиков?) написал про меня: «Вижу в этой девочке много света». Это по поводу чего-то, что я написала.
(Запомнилось — лестно, — но только вот ничего особенно светлого не получилось.) Позднее, уже в Шанхае, я написала Рериху просьбу взять меня в экспедицию[136].
Еще позднее, тоже в Шанхае, я посещала кружок, который можно было считать кружком рериховцев, возглавлявшийся художником Владимиром Болгарским[137].
В Индии я была раза два у сына Рериха, около Бангалора, в очень ухоженном, полном цветов коттедже. Видно, его красивая жена была и хорошей хозяйкой. Не знаю, продолжал ли сын Рериха учение своего отца, но в его большой студии было много картин, очень похожих на отцовские. Мне запомнился еще случай: я встретила их в ресторане и удивилась, что они ели мясо (в группе шанхайских рериховцев мясо — ни-ни!). Святослав Николаевич сказал на это, что «да… хорошо воздерживаться… когда это можно».
Почему им было нельзя — я не спросила…
В.Ф. Перелешину
15 июня 1969. Таити
Дорогой Валерий, спасибо за скорый ответ и за прощение моего корреспондентского греха. Не надо, дорогой друг, сердиться. Это правда, — мы все друг друга любим еще с юности, и если не пишем, то это не просто небрежность. Не забудьте также, что я — женщина и мне труднее. Нам нужно разбрасываться на тысячу мелочей: кухня, дом, платья (не улыбайтесь, тоже нужно, от театра даже в семейной жизни нет спасенья), а у меня еще сад без садовника (и почти без воды — плохо идет), а хочется ведь жить не только этим, а так же, как и Вам, — и почитать, и пописать, и подумать. И главное, не остаться в полном одиночестве, растеряв своих дорогах людей.
…Вчера я получила «Возрождение» с моими стихами[138]. И озверела. Там две переделки: в маленьком, последнем вместо «над лагуной бирюзовой» написано «над прозрачною лагуной» — что, пожалуй, и хорошо, так как у меня было нечто вроде инверсии и, кроме того, «размалевана картина». Но почему во втором вместо «всхлипывает час» напечатано «вспыхивает час» — ума не приложу. Как это час вспыхивает, тем более что дальше идет «так плачет ветер в проводах…». Я действительно писала про старые часы, которые всхлипывали перед боем <…>. Очень боюсь также, как бы Вы не напустили политики в Вашем очерке о дальневосточниках, который Вы пишете, по словам Мэри.
133
Линник Юрий Владимирович (р. 18 января 1944, Петрозаводск) — искусствовед, доктор философских наук, заел деятель науки РФ, поэт, писатель, директор Музея космической живописи в г. Петрозаводске. Создал в Петрозаводске Народный университет Юрия Линиика, а также издательство «Святой остров». Планирует создать музей космического искусства в Кижах. В личной коллекции Линника — уникальные работы художников-космистов группы «Амаравелла» (она была создана в России в 1920-е гг. и разгромлена в сталинские времена).
134
Дэви (в замужестве Петерсон) Индра (наст, имя Евгения; биографические данные не установлены) — учитель йоги. Ее муж был консулом Чехословакии в Шанхае 1940-х гг. из Китая переехала в Америку, где создала знаменитую школу йоги. Дожила до 103 лет.
135
Рерих Николай Константинович (27 сентября 1874, Санкт-Петербург - 13 декабря 1947, Наггар, штат Пенджаб, Индия) — русский живописец, театральный художник, археолог, писатель. С 1920-х гг. жил в Индии В мае 1930 г с сыном Юрием приехал в Харбин к брату В К. Рериху, агроному В течение 1934-1935 гг. совершит несколько путешествий по Маньчжурии и северо-западному Китаю. Это была его последняя большая экспедиция. В экспедиции по степи Барги участвовали харбинцы Т.П. Гордеев, В.И. Грибановский и А.А. Костин. Выступил с публичными лекциями в Христианском союзе молодых людей и в кружке «Чураевка».
137
Болгарский (наст. фам. Борегар) Владимир (отчество, год, место рождения не установлены) — художник, возглавлял Теософское общество в Харбине в 1930-е гг.
138
Речь идет о стихотворениях Л. Андерсен «Ветки маются в черном небе...» и «Письмо» (Возрождение. 1969 № 209. С 69).