Наконец он устал, мысли уже не текли в определенном русле, а перескакивали с одного на другое.
Сярг - обманувшийся приспособленец... По санной колее идти хорошо, не собьешься с пути... Свой эгоизм он обязан преодолеть... Он не господин Рохтинг, себя нельзя жалеть... Сяргу все равно, где быть - в Эстонии, в России или в Индии... Хельмуту Валгепеа присущи торгашеские черты... Санная колея не вечна - снег завалит ее... Если он еще не стал коммунистом, то будет им... В коммунизм нельзя идти с черной совестью, выдвигать на первый план личную корысть. Снежные хлопья одинаковые всюду... А если пережитки вовсе и не пережитки, а свойства, присущие человеческой натуре... Эпоха определяет и создает характер и поведение... Не сознание людей определяет их сущность, а, наоборот, их общественная сущность определяет сознание... А вдруг Сярг прав, машины ведь не едут... Надо взять себя в руки, обязан... Сперва спокойно сосчитать в уме до десяти и только тогда говорить... В политике самое важное логика... Нет, принципиальность, принципиальность, невзирая на личности... Что это за огни? Машины, машины, ну конечно, машины... Сярг паникер... Лучше держаться обочины... В мешках, наверное, мука или сахар... Революция требует отказа от узколичных интересов... Быть выше себя... Победа над собой - наивысшая победа... Школьная альбомная сентенция, - пасторский сынок, который без стеснения занимался в уборной онанизмом, записал эту мудрость ему в альбом для стихов... Хорошо, что не отстает... И все о себе, о себе, сам не лучше Сярга...
Альберт Койт повернулся к Хельмуту Валгепеа.
- Хельмут, ты знаешь меня уже целый год. Нет, больше, ты пришел в Центральный совет в сентябре, теперь уже конец ноября. Скажи, что ты думаешь обо мне? Кто я, по-твоему? И как человек и как коммунист. Только честно. Говори, что думаешь, ничего не скрывая. Я не обижусь, даже если скажешь самое тяжкое...
Просьба эта поразила Хельмута, хотя он и не подал виду. Судя по голосу, Койт говорил всерьез.
- Кто ты такой? - осторожно начал Валгепеа. - Как человек и как коммунист? Я правильно тебя понял?
- Да, как человек и как коммунист. Только чистую правду.
Будь на месте Койта любой другой, Валгепеа решил бы, что он валяет дурака или свихнулся. Но Альберт Койт - как ребенок: только чистую правду. Словно кто-то знает, что такое правда. Смешно, право...
- Я не могу распилить тебя пополам или разделить надвое, ты одно целое. Как человек и как коммунист. Человек с коммунистическими убеждениями.
Койт котел было возразить, но сосчитал в уме до десяти и согласился с Валгепеа:
- Хорошо, пусть будет одно целое. Хельмут не торопился.
- Коммунист обязан быть прежде всего человеком. По-моему, конечно.
Койту вспомнилось: "Ленин ничего человеческого не чурался", и желание спорить поутихло в нем.
- Парень ты хваткий, - осторожничал Хельмут, - работать вместе с тобой было легко. Ума палата, а это не про всякого скажешь. Коммунистом ты хочешь быть от самого чистого сердца. Иногда только...
Койт весь напрягся и насторожился.
- ...не хочешь других понять. Будто считаешь, что все должны думать по-твоему. Что мозговые аппараты у всех людей должны работать на одной волне. А так не бывает.
Койт вздохнул облегченно. Но то, что он сначала встревожился, а потом с облегчением перевел дыхание, не ускользнуло от его собственного внимания.
- Значит, по-твоему, я все-таки коммунист?
- Настолько, насколько все мы.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Койт проглотил слова: "исключая Сярга".
- Насколько все мы, - повторил Валгепеа. - Мы хотим быть коммунистами большими, чем есть на самом деле. В действительности мы еще маленькие коммунисты. Коммунисты-младенцы. Но мы растем. - Он засмеялся. Модное выражение о росте всегда вызывало у него улыбку. Сам он использовал подобные определения лишь в шутку. Да и сейчас придал ему иронический оттенок. О серьезных вещах лучше говорить с усмешкой. Иначе и нельзя говорить о серьезном.
Яннус снова отстал, хотя и работал руками, поддавая ногам ходу. Только ноги, казалось, и не замечали этого. Они заплетались, норовили по-прежнему разъезжаться. Да и руки разлетались в стороны. Как корова на льду, подумал Яннус, - временами ему приходили на ум выражения, которые вроде и не к лицу культурному деятелю. Но что поделаешь, если зло берет, что бог создал тебя таким неокладным - и ступать-то по-человечески не можешь. В эту ночь ему было особенно не по нутру его физическое "я". Руки-ноги, конечно, внушительные, полуботинки носил он сорок пятого размера, оттого и сапоги пришлось брать на фабрике - в магазинах сорок шестого размера не было. Сапогу полагается быть на номер больше, чтобы можно было навернуть портянку, - науку эту Яннус познал еще на действительной службе. Наматывать портянки он умел хорошо, руки у него с любым делом справлялись. Подводили ноги. В коленях и бедрах длины хоть отбавляй, но с них-то беда и начиналась, размышлял он про себя. Именно с голеней и бедер, которые излишне вытянулись. Собственно, в другое время он с ними беды и не знал, только теперь. Да еще в армии. Фельдфебель пытался было муштровать его ноги, да только терпение лопнуло. Не помогло и то, что Яннус через день чистил уборные и без конца лишался увольнительных в город: после начальной подготовки его направили в рабочую команду - для строевых частей республики* такой нескладный солдат не годился. Яннус ничего против не имел, ему, в свою очередь, не по душе была республика. Фельдфебелю он этого не стал объяснять, тот во время "освободительной" принимал участие в расстреле дезертиров, заслужив тем самым крест свободы второго разряда третьей степени и репутацию патриота. Бенно всегда умел в разговоре с фельдфебелем выставить его дураком. Тот даже не замечал этого.
Маркус сейчас тоже приходил подстегивать, только что может сделать какое-то гражданское лицо, если отступился даже вышколенный муштровик. У Маркуса вроде что-то было на душе, словно хотел поговорить о другом. А повел речь как обычно, когда нечего сказать или когда хотят скрыть то, что гнетет. Говорил, что снег будто из прорвы валит, что раньше утра не перестанет, бывает, продолжается несколько дней подряд. Вспомнил и о Хельмуте Валгепеа, о нем и его "Ориентах". И что "Ориенты" курил более состоятельный люд, пачка - тридцать пять центов. Сошлись на том, что Хельмут мужик ловкий, с ним не грех водить в трудное время компанию.
* Имеется в виду буржуазная Эстония.
Наконец поспорили о робости и о смелости. Маркус разгорячился и стал клясть малодушных, назвал их типами, которые берегут шкуру и прикрывают свои трусливые душонки высокими словами о надобности сохранить актив. Многих из этих трепачей, которые еще в начале июля драпанули в Нарву, почему-то не видно было ни в истребительных батальонах, ни в рабочих полках. На что Яннус ответил, что у Маркуса кипит в душе обычное презрение фронтовика к тыловым крысам, а если заглянуть поглубже, то и желание излить на кого-нибудь свою обиду из-за пережитых опасностей, из-за того, что пришлось четыре недели скитаться по лесам, уходить от преследования. Яннус сказал, что страх - это, по крайней мере, такое же присущее человеку свойство, как и воинственность и бесстрашие. Многие тысячелетия, от Гомера и еще раньше, человек без конца прославлял величие битвы и могущества воина, который держит в руках оружие, так что невольно возникает чувство, будто человек и война сливаются воедино. Но разве война самое достойное занятие человека? Никого нельзя осуждать за то, что он не рожден ходить под градом пуль и мин с поднятой головой. На это Маркус вспылил и спросил: разве коммунист сейчас смеет проявлять робость? Разве сейчас, когда немцы стоят у ворог Москвы и Лейиш рада, коммунист не обязан быть воином? Сейчас, в данный исторический момент, когда над нами занесен меч, - разве время восхвалять малодушие? Неужели они должны, зарывшись в мох и закрыв лицо руками, дожидаться, пока их расплющат гитлеровские танки? Кто меч поднимет, тот должен от меча и погибнуть. У Яннуса возникло желание пошутить над распалившимся другом, и он сказал, что это - библейская, жестокого господа жестокая истина. Еврейский бог был самым кровавым и безжалостным душегубом: ему было нипочем уничтожить тысячу или десять тысяч людей. Истина же коммунизма - это истина жизни, а не смерти. Этак каждый может объявить себя убийцей во имя жизни. И Гитлер заверяет, что коммунистов следует уничтожить, как злейших врагов человечества и цивилизации. "Если бы я не понимал, что ты меня сейчас хочешь просто подразнить, тебя следовало бы подвести под трибунал". Сказав это, Маркус прибавил шагу и вскоре исчез за пеленой снега. Обычно Маркус понимал шутки, но тут терпение у него лопнуло, из чего Яннус и заключил, что друга что-то гложет.