Сярг стал подпевать, голос у него был глухой, словно шел из бочки, гудящий и низкий, как органные басы. Заслышав его, даже Глафира Феоктистовна оглянулась.
- Дальше я, друзья-товарищи, поеду, делайте что хотите, - подойдя, объявил Яннус. - Ты, Маркус, не удивляйся. Давай обменяемся ногами, посмотрим, что ты запоешь.
- "Ты ловил там лягушат сковородкою без дна", - пропел Маркус, стараясь поддержать шутку, хотя с удовольствием бы отматерил кого угодно или даже пустил бы в ход кулаки. Искоса он наблюдал за Дагмар, она стояла к нему спиной и о чем-то говорила с Койтом, тот, склонив голову, внимательно слушал ее. Когда Койт спорил, он обычно вскидывал голову и, чем ожесточеннее становился спор, тем выше задирал ее; когда же склонял голову набок, это значило, что он спокоен и готов понять собеседника, в такие моменты с ним бывало одно удовольствие толковать о мировых проблемах. Тогда он выслушивал партнера, но стоило ему начать доказывать свою точку зрения, как он никому слова не давал произнести, знай рубил свое и все выше задирал голову, Маркуса раздражала сейчас склоненная влево голова Койта, но еще больше выводило из себя то, что он разговаривал с Дагмар. Маркус не мог смотреть сейчас спокойно на Дагмар. У него не было для нее ни одного доброго слова, несмотря на то что он все еще чувствовал на своих ладонях колкую жесткость ее козьей шубки и ее близость, точнее, состояние, когда Дагмар словно бы прильнула к нему,
Мария Тихник устроилась на дровнях, уже вдоволь находилась. Знала, что встать ей будет трудно, может, даже потребуется помощь, только больше она не смеет натружать свои колени. Придвинулась поплотнее к чемоданам, чтобы хватило места и Яннусу, если он не шутит.
Валгепеа попросил у Сярга закурить:
- Предложил бы знатную папироску? Сярг смолк и спросил удивленно:
- Это была твоя последняя пачка? Валгепеа и виду не подал, что расслышал.
Боцман Адам думал, что надо бы хорошенько попариться и постегать себя веником, не то тело стало подозрительно чесаться. Вши быстро разводятся, если человек не приглядывает за собой. Спят не раздеваясь на полу, где до них валялись уже десятки и сотни людей, тоже в одежде и такие же немытые. Хороший пар будет в самый раз, чтобы избавиться от грязи и пота. Во всяком случае, надо прожарить над каменкой одежду. В первую мировую войну и после нее из-за вшей люди мерли от тифа как мухи, вши-то и разносят сыпняк. Война и вошь идут рука об руку. Война, вши, голод и прочие напасти. "О смерти и говорить нечего. Пуля и вошь разят почти одинаково. В большие города, пока не пройдешь санпропускник, теперь не допускают. До Челябинска ждать нельзя, вот уже и Валгепеа скребет у себя под мышками. В следующей деревне или, самое большее, через деревню он обязательно разыщет исправную баньку - с дровами вроде бы не должно быть заботы - и погонит всех в парную. Сперва баб, потом мужиков. Каменку накалит так, чтобы трещала, и развесят над калеными камнями белье - от малого опасения великое спасение.
Яннус подошел к Дагмар и предложил поиграть в ладоши. Они проделывали это быстро, с соблюдением всех правил. Дагмар звонко смеялась. Койт жалел, что сам не додумался до этого. Маркуса смех Дагмар злил.
Юлиус Сярг спросил, есть ли охотники на петушиный бокс. Маркус принял вызов. Сярг с удивительной легкостью прыгал на одной ноге и ловко увертывался от наскоков Маркуса. Через две-три недели у него и осталась одна нога, та самая, на которой он сейчас скакал. Маркус два раза подряд проиграл Сяргу и помрачнел еще больше. Сярг вызвал на бой также Хельмута Валгепеа, но тому не хотелось снимать рюкзак.
Койт досадовал, что Сярг одержал верх. Однако досчитал до десяти и сказал себе, что неважно, кто выиграл. В действительности же ему вовсе было не все равно.
Боцман сказал Койту, что он славный ходок. От удовольствия Альберт зарделся.
Яннус и Дагмар закончили игру. Лицо Дагмар раскраснелось. Маркус это заметил, хотя была ночь и шел снег. Заметил потому, что они стояли неподалеку, в каких-нибудь двух метрах. Совсем близко к Яннусу и Дагмар он не подошел, заговорил с Хельмутом Валгепеа, который сладко позевывал. К Яннусу и Дагмар подступил Сярг.
- У вас мощный бас, - похвалила его Дагмар,
- Какой там мощный...
- Стоило бы учиться пению.
- Да уж пиво добавило басов,
- А что, талант нераскрытый.
Последнее сказал Яннус - Маркус не пропускал ни слова, хотя сам разговаривал с Хельмутом.
- "Сижу в подвале я глубоком, над бочкой, полною вина", - снова запел Сярг.
Глафира Феоктистовна опять оглянулась, Голова ее дернулась быстро, как у воробушка. Сярг допел бражную песню до конца.
- Браво! - воскликнула Дагмар.
Веселость эта показалась Маркусу неуместной. Он сердился на Дагмар, но больше на самого себя.
Боцман Адам объявил, что перекур кончился, пора идти дальше.
Яннус и правда забрался на дровни. Кое-как примостился возле женщин. Глафира Феоктистовна даже глаз.ом не повела, еще меньше почувствовал седока мерин, который, как уже говорилось, был сильным конем.
Теперь позади всех плелся Маркус, будто и впрямь обменялся ногами с Яннусом. Ноги, конечно, несли его не хуже прежнего, были послушными и шли, как ему нужно было. Сейчас Маркус хотел остаться один, его раздражали и Койт, и Сярг. Бесило, что Яннус возвеличивал робость, даже Валгепеа и тот действовал бы ему сейчас на нервы. Но меньше всего он был доволен собой. Держал вот язык за зубами и проклинал за это и себя и Яннуса, а теперь, когда высказал все, что думал о Юхансоне, снова был недоволен собой.
В одном Дагмар права - он не терпел Юхансона, Этот деятель всегда вызывал у него антипатию - Маркус не выносил его непринужденного обращения, светского лоска, его способности сближаться с людьми, явного стремления оставить у всех приятное впечатление о себе, его шуток, даже рукопожатия, которое, по мнению Маркуса, было неестественно крепким, его самоуверенности. А самоуверенным Юхансон был всегда, выступал ли он на первых городских партсобраниях или позднее на республиканских совещаниях, он частенько брал слово, и его выступления, как правило, обращали внимание. На собраниях в учреждениях, в театре, в ресторане, при случайных встречах нигде Бернхарда Юхансона не покидала уверенность в себе. Теперь, уже по прошествии времени, Маркусу вдруг показалось, что на той встрече Нового года он видел в Бедом зале "Эстонии" Бернхарда Юхансона, который чувствовал себя там как рыба в воде. Он улыбался и шутил. Дагмар явно была рядом, тогда Маркус еще не знал ее. Компания их состояла, как и положено, из трех мужчин и трех дам, - сейчас, спустя время, все это вспомнилось Маркусу.
Самоуверенность не покидала Бернхарда Юхансона и в истребительном батальоне. В первые дни он по-прежнему улыбался и шутил, со всеми передруж-ился, хлопотал, вмешивался в дела и распоряжался с естественной непринужденностью. Чем труднее становилось положение, тем самонадеяннее он старался вести себя, только это уже была деланная самоуверенность, бравада, которая скрывала растерянность. Так теперь думал Маркус.
Маркус сказал себе, что не выносил Бернхарда Юхансона именно из-за этого позерства и притворства, которые он ощущал интуитивно, видимо с самого начала. У него есть право думать о Бернхарде Юхансоне самое плохое. Но было ли у него право сообщать о своих сомнениях Дагмар? Почему он это сделал?
Дагмар рассказывала ему об Эдит только хорошее, он же наговорил Дагмар о Бенно одно плохое. Платил плохим за хорошее, будто прав был Таммсааре, что за добро обычно платят злом. "Она бы с радостью пошла с нами. Мне казалось, ради вас". Эти слова Дагмар запали Маркусу в голову, будто он обладал памятью Койта, которому все запоминалось. О расплате злом за добро он думал долго, успел пройти по снегу несколько километров. Об Эдит ему думать было легче, чем о Дагмар. Эдит он плохим за хорошее не платил, до сих пор еще не платил, Но разве то, что он не сказал ей: "пойдем с нами", разве это не было платой злом за добро? Эдит и в самом деле могла ждать этих слов, чтобы принять окончательное решение. Но он этого не знал, был слепым, как сказала Дагмар, А если бы не был слепым - тогда сказал бы? Навряд ли. Не посмел бы так сказать. Это лишь затруднило бы для нее решение. Если он действительно для Эдит тот, кем считала его Дагмар. Дагмар думала хорошее, он же имел в виду плохое - из-за Дагмар и Эдит Маркус упрекал себя и этой ночью и потом, спустя даже многие годы. Потому что Эдит должна была решить положительно, у нее не было выбора, в решении своем она не оставалась свободной. Война принуждала ее поступить так, как она и поступила. И та же война вынудила его, Маркуса, промолчать.