Пьяный Юрка уснул в одной из комнат, куда мы с пацанами сбагрили его. Веселье продолжалось. Оля была дома, я знал. Она заперлась в комнате и не выходила, как её попросил Юрка.
Но проходя мимо её комнаты, я услышал раздраженный голос моей девочки:
- Пусти, огрызок, - шипела моя девочка. – Пусти или я тебе глаза выцарапаю!
Я был, конечно, слегка пьян. Но тут протрезвел махом. Ввалился в её комнату и увидел Пашку, нашего общего с Юркой друга. Он держал девушку в руках, прижимая к себе и пытаясь поцеловать. А этот маленький ежонок был взлохмачен и сопел, кидая молнии глазами, словно потомок Зевса. Мои глаза залились кровью! Вот о чем говорил Юрка! Я был готов прибить Пашку уже за одно то, что он на неё взглянул.
Схватил его за шкирку и выкинул засранца, заперев дверь, оставшись наедине с испуганной девушкой. Я был чертовски зол, поэтому подошёл к ней и схватил за плечи, чего себе раньше никогда не позволял. И за что потом было стыдно.
- Оля! Твою ж мать!!! – встряхнул её, и она затихла в моих руках. - Оля! Не надо провоцировать парней, вертя своим задом в коротком сарафанчике!!! Меня может рядом и не быть в следующий раз. А брат твой вообще в отключке!
Если сначала она смотрела на меня испуганно, то в конце моей тирады в глазах вспыхнул самый настоящий гнев.
- Вообще-то, это моя квартира! Это раз! Вы все в гостях! Мой сарафан я всегда ношу дома, ты знаешь. Это два. И мне надо было в туалет, а не крутить... В общем, ты понял чем, - неожиданно смутилась она, но взгляд свой не отвела.
- А зачем его впустила? – успокаиваясь, но всё ещё на взводе спросил у неё.
- Я пришла, он сидит на кровати, папочка, - ехидно протянула она. - Да я бы ему всё равно морду поцарапала, ибо не фиг меня лапать. Ещё вопросы? – злилась девушка теперь уже на меня. Но мне почему-то это даже нравилось.
- Не зарывайся, малышка, - хмыкнул я.
- А ты не лезь ко мне, хам. Что за парни пошли? Меня домогаются, лапают, пока они там куриц всяких общипывают. Иди, лапай этот курятник, я дверь за тобой закрою.
- Засранка, - довольно усмехнулся я. Сам не знаю, чему радовался. Идиот.
- Засранец, - прошипела девушка.
- Ууууууу, ну всё, сама виновата! – схватил её, притянул к себе и поцеловал. Она сопротивлялась, била кулаками по спине, плечам, но потом сдалась под моим напором, когда я уже вжал юную нимфу в своё тело, продемонстрировав всё свое отношение к данной ситуации стояком в своих штанах. И да, я остался с ней в комнате и обнимал её, поглаживая спинку и ножки. Никаких домогательств с моей стороны, только нежность и разговоры.
- Юрка нас убьёт, - тихо констатировала Оля, зарываясь мне в волосы коготками. - Он мне сказал, чтоб я на тебя даже смотреть не смела.
- Вот засранец. Мне тоже самое сказал в отношении тебя.
Так мы и беседовали обо всем и ни о чем. Эту ночь я сохранил на долгие годы.
Потом появилась Дашка. И тут всё стало рушиться. Нет, не она причина. Просто всё слилось воедино. Моя жизнь по кирпичику стала распадаться, словно старое здание дало трещину, и первый этаж обвалился.
Я тормозил Дашку, помогал ей и её бабушке, успокаивал их обеих, ведь мачехе было плевать как на свою мать, так и на свою дочь. А у Дашки были явные проблемы с психикой, о которых я понял намного позже. Но я заботился о ней, как мог.
Юрка отдалился, заведя знакомства в другом районе города, где были довольно опасные пацаны с условками уже в семнадцать-восемнадцать лет. А кто и вовсе побывал в местах лишения свободы за преступления. Наши отношения стали ухудшаться.
Как-то я подловил его и прямо спросил, в чём причина всей этой х*рни, что происходит. Он сказал, что перерос пай-мальчика и что надо что-то менять. Если я хочу оставаться и дальше его другом, то либо иду с ним, либо своей дорогой. Но я был почти на двести процентов уверен, что дело не в этом. Дожав друга, я узнал правду. Друг был зол на меня. Он хотел как-нибудь с помощью этих пацанов без тормозов поставить меня на место, проучить меня, чтобы я не касался святого – его семьи, его сестры.
Юрка узнал, что я стал после школы проводить время с Олей. У нас даже состоялся мужской разговор, закончившийся вполне ожидаемым мордобоем, после которого мы с другом побеседовали, сплевывая кровь и растирая разбитую кожу на костяшках рук.