— Кухня, — говорю я, толкая его в коридор. — Он собирался заварить чай.
Как только произношу эту информацию, раздается громкий грохот и кто-то движется по коридору в нашу сторону. Подпрыгиваю, Миллер ругается, а Уильям проходит мимо нас. Не могу заставить себя пошевелиться. Миллер идет за ним, а потом и я. Страхи только усиливаются.
Оказываюсь на кухне, врезаюсь в спину Миллера, а затем обхожу его. Оглядываю открытое пространство, ничего не вижу, только Уильяма, тупо уставившегося в пол. Мои глаза прикованы к нему. Наблюдаю за всеми изменениями в его мимике. Мой разум не готов противостоять тому, что привлекает его внимание.
— Черт возьми!
Вежливое ругательство бабушки пробивается сквозь стену страха, и мой взгляд медленно опускается на пол, где она стоит на четвереньках с совком и щеткой, сметая рассыпанный сахар и разбитую тарелку.
— Отдай его мне! — Из ниоткуда появляется пара рук, борющихся с ее пальцами. — Я же говорил тебе, глупая старая женщина. Я главный! — Грегори выхватывает сковородку из рук Нан и сердито смотрит на Уильяма. — Все в порядке, старина?
— Да, — отвечает Андерсон, переводя взгляд с Нан на Грегори, — а что происходит?
— Она, — Грегори указывает веником на Нан, и бабушка отбивает его прочь от себя, — не делает то, что ей говорят. Подними-ка ее.
— Ради всего святого! — восклицает Нан, хлопая себя ладонями по коленям. — Посадите меня обратно в тюрьму, которую называют больницей, потому что вы все сводите меня с ума!
От переполняющего облегчения мое тело словно превращается в кашу. Перевожу взгляд на Грегори. Он смотрит на Уильяма. Серьезно.
— Ты должен помочь ей.
Андерсон тут же приходит в движение.
— Ну же, Жозефина.
Ощущаю себя немного бесполезной, пока наблюдаю за ними. Испытываю облегчение, смятение и беспокойство. Чарли как будто тут и не было. Я не выдумала этот звонок и определенно не выдумала бабушкин щебечущий тон на заднем плане. Если бы не красноречивый взгляд, которым Грегори только что одарил Уильяма, я бы усомнилась в собственном здравомыслии. Но я заметила. Он был здесь. Но ушел? Грегори выглядит испуганным, но почему Нан ведет себя так, будто ничего не произошло?
Вздрагиваю, ощущая скользящее по руке мягкое тепло, и смотрю вниз. Миллер обхватывает мой голый локоть. Только теперь я задаюсь вопросом, куда делись красноречивые признаки внутреннего фейерверка. Я чувствовала их очень давно. Они были заглушены капризностью.
— Может, и стоит, — говорит Миллер, возвращая меня на кухню, где Нан уже на ногах, а Уильям обнимает ее за плечи.
Откашливаюсь от комка в горле и подменяю Уильяма, уводя бабушку, в то время как Грегори, я уверена, будет рассказывать о недавних событиях. Когда мы входим в комнату и устраиваемся на диване, замечаю, что телевизор выключен. Вспыхивает четкий образ в голове. Бабушка сидит с пультом в руке, прислушивается, в то время, как Грегори открывает дверь Чарли.
— Нан, никто не заходил?
Я принялась укутывать ее одеялом, стараясь не встречаться взглядом.
— Ты думаешь, я глупая, как пробка?
— С чего ты взяла? — удивляюсь я и тут же жалею. Единственная тупица тут — это я. Никто другой.
— Я стара, дорогуша, но не глупа. А вы все думаете иначе.
Сижу на краю дивана и тереблю бриллиантовое кольцо, глядя на него сверху вниз.
— Мы не думаем, что ты глупа, Нан.
— А стоило бы.
Краем глаза вижу бабушку, сидящую с ладонями на коленях. Дальнейший спор оскорбит ее. Не представляю что, по ее мнению, Нан знает, но могу гарантировать, что правда гораздо страшнее.
— Мужчины на кухне обсуждают моего гостя. Наверное, придумывают, как избавиться от него.
Бабушка делает паузу, ожидая, что я повернусь к ней. Но я не делаю этого. Не могу. Ее заключение ошеломило меня. И я понимаю, она еще не закончила. Не стоит ей видеть мои широко распахнутые от шока глаза. Это только подтвердит ее догадки.
— Потому что он пугает тебя.
Сглатываю и зажмуриваюсь, продолжая вертеть кольцо на пальце.
— Его имя Чарли. Грязный сукин сын, — произносит бабушка.
Я в ужасе поворачиваюсь к Нан.
— Что он с тобой сделал?
— Ничего. — Она берет мою ладонь и сжимает ее, успокаивая. По непонятной причине это срабатывает. — Ты знаешь меня, Оливия. Никто не сможет навредить такой милой несведущей старушке, как я. — Бабушка легко улыбается, чем вытягивает из меня ответную улыбку. Просто смешно, что мы улыбаемся в такой ужасной ситуации. — Такой глупой, как пробка, мне.