Меня поражает ее хладнокровие. Она права в своих предположениях. Сомневаюсь, радоваться мне или ужасаться. Да, есть некоторые пробелы, которые я не собираюсь восполнять. Но суть бабушка уяснила. А большего ей знать не надо. Не хочу делать настолько большую глупость, как рассказывать Нан обо все тонкостях. Поэтому молчу, размышляя о дальнейших действиях.
— Мне известно гораздо больше, чем тебе хотелось бы, моя дорогая девочка. Я так старалась не допустить того, чтобы ты познакомилась с грязью Лондона. Мне очень жаль, что ничего не вышло.
Морщусь, а бабушка успокаивающе гладит мою ладонь.
— Ты знаешь об этом мире?
Она кивает и делает глубокий вдох.
— В тот момент, когда я увидела Миллера Харта, я заподозрила, что он может быть связан с этим дерьмом. Уильям, появившийся из ниоткуда, когда ты сбежала в Америку, только подтвердил мои подозрения, — произносит бабушка, а я, потрясенная таким признанием, отшатываюсь.
Она подтолкнула меня к Миллеру. Тот ужин, да и все остальное — бабушка поощряла все это. Прежде чем я успеваю усомниться в ее мотивах, Нан продолжает говорить:
— Но впервые за целую вечность я увидела жизнь в твоих глазах, Оливия. Он подарил тебе жизнь. Я не смогла бы забрать ее у тебя. В моей жизни уже была девушка с исчезнувшим огнем в глазах. Тогда меня это опустошило. И не смогу пройти через это снова.
Впечатление, будто сердце уходит в пятки. Догадываюсь, что бабушка скажет дальше, но не уверена, что готова это услышать. Глаза наполняются болезненными слезами. Мысленно умоляю Нан быстрее закончить мысль.
— Эта девушка — твоя мать, Оливия.
— Пожалуйста, остановись, — всхлипываю и пытаюсь подняться, чтобы сбежать, но бабушка крепко удерживает меня. — Нан, пожалуйста.
— Эти люди отобрали у меня всю семью. Они не смогут забрать и тебя, — произносит она уверенно. Непоколебимо. — Позволь Миллеру сделать то, что он должен.
— Нан!
— Нет! — Она дергает меня, усаживая ближе, и грубо сжимает щеки. — Достань уже голову из песка, моя девочка. Тебе есть за что бороться! Я должна была сказать это твое матери. Должна была сказать это Уильяму.
— Ты все знаешь? — задыхаясь, удивляюсь я.
Чем еще она меня поразит? Слишком много информации, мой мозг не выдерживает.
— Конечно, знаю! — Бабушка выглядит расстроенной. — Еще мне известно, что моя малышка вернулась. И ни у кого не хватило порядочности сообщить мне!
Отшатываюсь назад. Мое упавшее сердце теперь подскакивает к горлу.
— Ты… — Не могу закончить предложение. Я совершенно ошарашена, потому что сильно недооценила бабушку. — Как…
Она откидывается на подушку, совершенно спокойная, в то время как я по-прежнему вжимаюсь в спинку дивана, пытаясь придумать, что бы такое сказать. Хоть что-то.
Ничего.
— Пойду вздремну, — заявляет Нан, начиная успокаиваться, как будто последних пяти минут и не было. — А когда я проснусь, хочу, чтобы все перестали относиться ко мне как к идиотке. Можешь идти.
Нан закрывает глаза, и я мгновенно понимаю намек: если не покину ее, придется беспокоиться о последствиях. Медленно поднимаю свое безжизненное тело с дивана, думая, может нам стоит еще раз поговорить. Пятясь из комнаты, запинаюсь один раз, второй, третий. Чтобы вести беседы, нужно снова начать формулировать свои мысли, а пока что это не получается. Тихо закрываю дверь и стою в коридоре, потирая глаза и поправляя помятое платье. Не представляю, что делать с полученной информацией. Хотя одно мне ясно. Голову из песка я высунула. Не могу понять только, радоваться или печалиться бабушкиной осведомленности.
Приглушенный шепот из кухни отвлекает меня от размышлений. Иду по мягкому ковру, уверенная, что вскоре к моему состоянию добавится еще больше растерянности. Вхожу и сразу понимаю, что все плохо. Миллер сидит за столом, обхватив голову руками, а Уильям и Грегори, прислонившись к столешнице, смотрят на него.
— Чем занимаетесь? — спрашиваю, пытаясь звучать максимально уверенно. И кого я пытаюсь обмануть.
Все поворачиваются, но мое внимание сконцентрировано только на Миллере.
— Оливия. — Он поднимается и идет ко мне. Мне не нравится, что он снова в маске, прячет отчаяние. — Как она?
Вопрос погружает меня в оцепенение. Собираю воедино мысли, чтобы объяснить состояние бабушки. В этой ситуации остается только рассказать правду.
— Она знает, — произношу я, беспокоясь, что придется пояснять.
Миллер смотрит на меня с любопытством, подтверждая беспокойство.
— Поподробнее, — приказывает он.
Я вздыхаю, позволяя Миллеру отвести себя к кухонному столу и усадить.