— Лучше тебе самому завязать, — признаю поражение и протягиваю ему галстук. Миллер отталкивает мою руку и, поднимая меня за бедра, усаживает на стойку.
А затем невинно целует и поднимает воротник своей рубашки.
— Нет, ты это сделаешь.
— Я? — осторожно спрашиваю. — Но я ведь все испорчу.
— Без разницы, — произносит он. Я кладу руки ему на затылок. — Хочу, чтобы ты его завязала.
Нервничая и удивляясь, я разглаживаю серебристый шелк, кладу его сверху на шею так, что ткань спускается каскадом по его груди с двух сторон. Я сомневаюсь, и руки дрожат. Вдохнув и убедив себя в победе, начинаю аккуратно завязывать галстук. На сто процентов уверена, что в жизни Миллера Харта никто не делал подобного.
Ощущаю напряжение, но пытаюсь успокоиться. Нет, я действительно беспокоюсь. Проверяю узел, рассматриваю с разных углов. На мой невооруженный взгляд, он завязан идеально, но для Миллера это будет катастрофа.
— Готово, — объявляю, наконец-то опуская руки на колени. Я все также смотрю на свою прекрасную работу, не желая видеть озабоченность на его лице.
— Прекрасно, — шепчет он, поднося мои руки к губам. Не похоже на него, особенно когда речь заходит о чужом творчестве.
Пялюсь на него и ощущаю, как горячее дыхание опаляет костяшки моей кисти.
— Ты даже не посмотрел.
— Мне это и не нужно.
Хмурюсь, снова окидываю взглядом галстук.
— Это не твоя категория идеальности.
Я удивлена, прошло столько времени, а он еще не тянется все исправить.
— Да, — соглашается он, целует мои руки и кладет их мне на колени, а затем опускает воротник, — но это твоя категория идеальности.
Бросаю на него быстрый взгляд. Его глаза сверкают.
— Но это все равно не безупречно.
Он улыбается и этим сбивает меня с толку.
— Ты ошибаешься, — парирует он. Его ответ полностью дезориентирует меня, но я не спорю. — Жилет?
— Хорошо, — медленно выдыхаю и подхожу к шкафу.
А Миллер все улыбается.
— Быстро-быстро.
Теперь уже хмурюсь я и, не глядя внутрь, тянусь за жилетом. Я примерно помню, в каком отсеке они висят.
— Этот.
Я протягиваю жилет.
— Мы следуем твоему плану, — напоминает он. — Я ценю твою заботу.
Издаю саркастический смешок, снимаю с вешалки жилет и передаю Миллеру, а после начинаю застегивать кнопки. Затем беру носки и коричневые туфли. Присаживаясь на корточки, завязываю шнурки и проверяю, не помялись ли брюки. Последняя деталь — пиджак. Миллер выглядит потрясающе, божественно, шикарно, а его влажные волосы — темные и волнистые.
— Ну, вот и все, — объявляю я, отступая назад и натягивая полотенце. — О! — Вспоминаю про одеколон, хватаю флакон «Том Форд».
Миллер не сопротивляется, и я заканчиваю последний штрих. Приподнимая подбородок, он сверлит меня взглядом.
— Вот теперь ты восхитителен.
— Спасибо, — бормочет он.
Я ставлю флакон на место, избегая его пристального взгляда.
— Не надо меня благодарить.
— Ты права, — мягко отвечает он. — Я должен поблагодарить того ангела, который тебя мне ниспослал.
— Никто не посылал меня к тебе, Миллер.
Любуясь им, я щурю глаза, чтобы его вид не обжигал мою душу.
— Это ты нашел меня.
— Обними меня.
— Ты изомнешь одежду.
Не понимаю, зачем я так говорю, когда желаю обратного. А может, просто боюсь, что не смогу его отпустить.
— Я уже попросил тебя, — произносит он, мягко шагая вперед. — Не заставляй меня повторять снова, Оливия.
Губы сжимаю и качаю головой.
— Иначе я не смогу отпустить тебя. Не настаивай.
Он морщится, голубые глаза холоднеют.
— Прошу, пожалуйста.
— Я тоже прошу. — Не сдаюсь, уверенная в правильности своих действий. — Я люблю тебя. Просто иди.
Никогда в жизни мне не бросали такого вызова. Держать себя в руках и без того сложно, а неуверенность Миллера все только усугубляет. Он так и стоит, словно приклеился к ковру, смотрит на меня, не мигая, будто пытается прочитать мои мысли. А ведь он может заглянуть в душу. Мой мужчина все прекрасно понимает, и я молюсь, чтобы он отступил. Хочу, чтобы прислушался к моему желанию.
Когда он поворачивается, мне становится легче. Миллер медленно двигается к двери, а моя душа разрывается на части. Я уже скучаю по нему, хотя он еще даже не вышел из квартиры. Мечтаю закричать, чтобы остановить, но вовремя одергиваю себя.