— И везде будут детские вещи.
Миллер опережает меня.
— Которые будут разбросаны.
Я хочу увидеть легкую панику на его лице, поэтому поворачиваюсь. А затем с абсолютно серьёзным видом заявляю:
— Подгузники, ползунки, бутылочки, сухое молоко, и все это разбросано по столешнице на твоей кухне. — Я наблюдаю, как у него начинают бегать глаза и прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. Миллер небрежно убирает руки в карманы, расслабляясь и пытаясь скрыть беспокойство. Но это не поможет. — Список бесконечен, — добавляю я.
Он небрежно пожимает плечами.
— Это всего лишь незначительные предметы. Не думаю, что ребенок сможет создать большой хаос.
Мне хочется задушить его в объятиях. Кажется, ему это необходимо.
— Неужели, Миллер?
— Ну, сухого молока не будет, потому что ты будешь кормить грудью. К тому же у нас достаточно места для всего этого. Ты выдумываешь проблемы.
— Твой идеальный мир разлетится на кусочки, Миллер Харт.
Он одаривает меня своей великолепной улыбкой: на щеках появляются ямочки, а глаза сверкают. Я улыбаюсь, когда он подходит ближе, подхватывая меня на руки. А затем несет через гостиную, прижав к своей груди.
— Мой идеальный мир никогда не был более совершенным и светлым, Оливия Тейлор. — Он крепко целует меня, а я смеюсь ему в губы. — И он будет только ярче, милая девочка.
— Согласна, — признаю я, когда мы входим в спальню. Встав на ноги, я вскрикиваю, потому что падаю на его кровать, разбрасывая декоративные подушки. Испытываю еще больший шок, когда Миллер присоединяется ко мне, полностью одетый.
— Что ты делаешь? — смеюсь я, подчиняясь его молчаливому приказу развести бедра.
Неизбежно сминая, Миллер выдергивает простынь и оборачивает вокруг нас. Я визжу от восторга, пока мы катаемся по кровати.
— Миллер, — говорю я, не видя комнату, потому что сверху простынь закрывает обзор. Я в коконе, и ткань туго натягивается всякий раз, когда я пытаюсь пошевелиться. Миллер смеется и ругается, пытаясь распутать нас, но в конечном итоге делает только хуже.
Вот так мы и катаемся — то я на нем, то наоборот. Будучи крепко связанными и ослеплёнными, мы смеемся.
— Я застряла, — хихикаю, стремясь освободить ноги, — и не могу пошевелиться.
— Чушь собачья, — заявляет он, снова крутанув нас, но ошибается стороной, и мы падаем с кровати.
— Ой, — кричу я, когда мы с глухим стуком приземляемся на пол. Вот теперь я смеюсь в голос, потому что Миллер тянет простынь, стараясь найти меня.
— Где ты, черт возьми, — ворчит он.
Вижу только белое марево хлопка, но я ощущаю запах Миллера, а когда он стаскивает с меня простынь, то, наконец, смотрю на него. У меня перехватывает дыхание.
— Кажется, у нас войдет в привычку падать с кровати, — шепчет он и нежно задевает меня носом, а после целует с непередаваемой нежностью и желанием. — На вкус ты невероятна.
Мы целуемся, блуждая руками по телам друг друга, а в глазах отражается неистовая страсть. Здесь только мы, скрытые от всего остального мира в его квартире. Так было и раньше, но сейчас мы свободны от всех тяжестей жизни. Все закончилось.
Наша одна ночь переросла в прекрасное будущее. И теперь мы будем двигаться только вперед.
— Я безумно тебя люблю, Миллер Харт, — бормочу я, и он улыбается.
— Я очень счастлив, — отвечает он.
Миллер отстраняется, моргает и, прищурившись, пристально смотрит на меня. Словно знает, что с самого начала зацепил меня именно этим. Стоит мне закрыть глаза, и его черты предстают перед ними. Если я их открою, то картинка не исчезнет. Даже в своих снах я вижу только его, и он уже не сбежит. Ни днем, ни ночью. Он мой.
— Ты помяла мой костюм, дорогая. — У него очень серьезное лицо. А я от его фразы смеюсь в голос. Миллер беспокоится о своем внешнем виде. — И что тебя так развеселило?
— Ты! — хихикаю я. — Всего лишь ты.
— Отлично, — резко заключает он, поднимаясь. — Твой смех делает меня счастливым. — Он хватает меня за руки, усаживая. — Я хочу кое-что сделать.
— Что?
— Тихо, — успокаивает он, поднимая меня на ноги и нежно дергая за руку. — Ты пойдешь со мной.
Он легонько берет меня за затылок, и я закрываю глаза, наслаждаясь знакомым ощущением. Его прикосновения отдаются жаром, который распространяется по всей коже. Мне тепло и уютно.
— Посмотри на меня, Оливия, — шепчет он мне на ухо, и я открываю глаза.
Прищурившись, я улыбаюсь, а Миллер уже ведет меня в студию. Когда мы попадаем в комнату, меня охватывает умиротворение.