Я бессознательно отстраняюсь. Удивление и настороженность не дают приблизиться к нему, чтобы успокоить. Не могу произнести ни слова. Просто смотрю, как его взгляд бегает по сторонам, в то время как сам Миллер пытается унять учащенное сердцебиение, прижав ладонь к груди. Боль, пронзающая челюсть невероятно сильная, но я не проливаю ни капли слез. Просто эмоционально отгораживаюсь. С видом загнанного в угол беспомощного, запуганного животного он опускает взгляд на пах, и я вслед за ним.
Миллер все еще возбужден. Его член дергается, и он стонет, запрокинув голову.
А потом кончает.
Подавленно всхлипывая.
Белая жидкость заливает живот и бедра. Кажется, что она вытекает целую вечность.
— Нет, — бормочет он себе под нос, вцепившись руками в волосы и зажмурив глаза, — нет! — ревет он, ударяет руками по полу, и я в ужасе отшатываюсь назад.
Не знаю, что делать. Продолжаю сидеть в стороне, схватившись за подбородок, и лихорадочно рассуждаю. Воспоминания наводняют разум. Однажды Миллер позволил взять его член в рот. Ненадолго. И он не кончил. Стонал от удовольствия, поощрял и направлял меня, но быстро потерял интерес. В последующие разы, когда я осмеливалась удовлетворять его орально, попытки пресекались. Однажды у себя в офисе он позволил использовать руку, и я помню, как уточнил, что можно только ей. А еще Миллер упоминал, что не занимается самоудовлетворением.
Почему?
Он берет салфетки из стоящей на столе коробки и начинает судорожно себя вытирать.
— Миллер? — зову я тихо, нарушая звуки учащенного дыхания и лихорадочных движений. Я не могу приблизиться к нему, пока он не поймет, что я здесь. — Миллер, посмотри на меня.
Он опускает руки, но его взгляд блуждает по моему телу, избегая глаз.
— Миллер, пожалуйста, посмотри на меня, — осторожно подаюсь вперед, невероятно сильно желая его утешить, потому что он определенно в этом нуждается, — пожалуйста, — жду, сгорая от нетерпения, понимая, что нужно действовать очень осторожно, — умоляю тебя.
Он медленно закрывает тоскливые синие глаза и в конце концов снова открывает, заглядывая мне прямо в душу. Качает головой.
— Мне так жаль, — почти задыхается он, ладонью сжимая горло, как будто ему тяжело дышать, — я причинил тебе боль.
— Я в порядке, — не соглашаюсь, хотя судя по всему, мне понадобится вправить челюсть. Убираю руку от подбородка и подвигаюсь к нему ближе, осторожно устраиваясь у него на коленях. — Со мной все хорошо, — повторяю, утыкаясь лицом в его влажную шею, чувствуя облегчение, когда он принимает мои утешения. — Ты в порядке?
Он коротко вздыхает, почти смеясь.
— Не совсем понимаю, что произошло.
Я хмурюсь, осознавая, что он собирается увильнуть от любых вопросов.
— Ты можешь со мной поделиться, — настаиваю я.
Миллер отстраняет меня от груди, и под его пристальным взглядом ощущаю себя маленькой и никчемной. Бесстрастное выражение его лица тоже не помогает.
— Чем поделиться?
Я слегка пожимаю плечами.
— Почему ты так резко реагируешь? — Мне неуютно под его пристальным взглядом. Не знаю, как так вышло, но с тех пор как мы познакомились, я единственная кому достается этот пронзительный взор.
— Извини. — Его взгляд смягчается и наполняется беспокойством, когда он переводит его на мою челюсть. — Ты напугала меня, Оливия. Ничего больше. — Он скользит гладкой ладонью по моей щеке и нежно водит по ней кругами.
Он лжет. Но я не могу вынудить его признаться в чем-то, что причинит ему боль. Теперь я это понимаю. Темное прошлое Миллера должно оставаться во мраке, подальше от нашего света.
— Хорошо, — соглашаюсь я, совсем не имея это в виду. Никому из нас не хорошо. Хочу попросить его высказаться, но внутреннее чутье подсказывает не делать этого. Это чутье направляло меня с первого дня знакомства с мужчиной, который постоянно ставит меня в тупик. Не перестаю себя в этом заверять, но в тоже время задаюсь вопросом, что было бы, не прислушивайся я к сердцу в том, что касается Миллера и проблем, с которыми мы сталкивались. И знаю ответ. Я бы по-прежнему была мертвой. Безжизненной. Притворялась счастливой, влача одинокое существование. Может моя жизнь и приняла неожиданный поворот и сейчас с лихвой восполняется недостаток драмы за последние годы, но я не оставлю попыток помочь любимому человеку преодолеть его трудности. Я всегда буду рядом.