— Он принадлежит мне, — убираю ладонь Миллера со своей руки и делаю шаг вперед, — телом и душой. — Игнорирую укол тревоги, возникающий в результате легкого сомнения, которое Кэсси явно пытается скрыть. Я — его свет, но в тоже время прекрасно осознаю, что он — определенный вид тьмы для меня. Но это не имеет значения. Нет меня или него, есть только мы. — Ты понимаешь?
Она пристально смотрит на меня, пока Миллер молчит на заднем плане, позволяя мне высказаться.
— Понимаю.
Я целую вечность прожигаю ее взглядом, не желая уступать. И не моргаю. В итоге Кэсси опускает глаза. Выиграв безмолвную битву, я поворачиваюсь на босых ногах и оставляю их за спиной.
Почти добираюсь до верха лестницы, когда слышу, как закрывается входная дверь.
— Оливия. — Спокойный оклик разрывает мне сердце. Я поворачиваюсь, крепко держась за перила. — Ей тоже нужно выбраться. Я не оставлю ее одну. Мы вместе застряли в этом мире, вместе и уйдем.
— А она желает уйти?
— Да, — заявляет он, делая шаг вперед. — Я не могу видеть тебя грустной.
Качаю головой.
— Невозможно.
— Я захлопнул дверь. Вот и все. Здесь только мы.
— Но этот мир все еще снаружи, Миллер, — тихо произношу я, — нам стоит открыть дверь и встретиться с ним лицом к лицу.
Ухожу, оставляя его в полном смятении.
Нечто личное нужно ему так же сильно, как и мне, и я ненавижу себя за то, что лишаю этого нас обоих.
Глава 11
Миллер не лишил нас нашего. Он присоединился ко мне в кровати через несколько минут. Когда подвинулся ближе, мне хотелось отказать ему, обидеть за то, что обидел меня, даже если сделал этого не напрямую. Однако я не отказалась от его восхитительного тепла, моя собственная потребность в утешении перевесила желание наказать.
Он всю ночь крепко обнимал меня, ограничивая возможность извиваться и ерзать, так что утром мы проснулись в той же позе. Не произнося ни слова, мы просто лежали, когда взошло солнце. Я знала, что он не спит, потому что мои волосы закручивали, а к шее прижимались губы. Затем Миллер пальцами скользнул вниз по моему бедру и обнаружил, что я готова к обоготворению и хочу этого. Меня взяли сзади, прижавшись всем телом, и по-прежнему не слышалось ни единого шепотка, только ровное тяжелое дыхание. Это умиротворяло. Приносило покой. И мы кончили в унисон.
Крепко держа, Миллер впился зубами в мое плечо, подрагивая внутри меня, а затем отпустил и толкнул на спину, прежде чем устроиться сверху. Он по-прежнему молчал, как, впрочем, и я. Он убрал волосы с моего лица, наши горящие взгляды встретились и целую вечность не отпускали друг друга. Думаю, Миллер этим сказал больше, чем когда-либо мог выразить словами. Даже неуловимое «я тебя люблю» никогда бы мне не открыло того, что я увидела в его глазах.
Меня заворожило.
Я попала под его мощнейшие чары.
Миллер разговаривал со мной.
На несколько мгновений нежно прикоснувшись губами к моим, он отстранился и ушел в душ, пока я, задумавшись, заворачивалась в простыни. На прощание нежно поцеловал меня в волосы и провел большим пальцем по моей нижней губе. После душа Миллер стащил телефон с прикроватной тумбочки и некоторое время играл с ним, прежде чем положить мне в руку, поцеловать мои веки и выйти. Я не задавала вопросов, позволив ему удалиться. Только потом опустила глаза и увидела, что в интернете открыт Youtube и на экране Жасмин Томпсон. Включила песню и внимательно слушала, как она поет мне «Ain’t Nobody». После того как она закончила и в комнате снова воцарилась тишина, я еще долго лежала. Наконец убедив себя встать, вымылась и провела утро за уборкой дома, слушая трек на повторе.
Затем отправилась я проведать Нан. И не стала протестовать, заметив Теда снаружи. Не жаловалась, когда он следил за мной весь день. Не откусила Уильяму голову, когда добравшись, нашла его выходящим из больницы. Не ответила, когда Грегори устроил очередной нагоняй за то, что втянула его в свои преступные дела. И не игнорировала ни одно из сообщений Миллера. Но меня захлестнуло волной разочарования, стоило лечащему врачу объявить Нан, что ее не выпишут до завтрашнего дня. Что-то связанное с отправкой ее домой с нужным лекарством. Она, конечно же, подняла шум, но, не желая принимать на себя всю тяжесть бабушкиного недовольства, я хранила молчание.
Сейчас я дома, уже десятый час; сижу за столом на кухне и скучаю по знакомому запаху сытной, тяжелой еды. Слышу тихое гудение телевизора из гостиной, где Тед устроил себе базу. Часто улавливаю звонок его мобильного, на который он быстро отвечает тихим шепотом, несомненно, убеждая либо Уильяма, либо Миллера, что я здесь и со мной все в порядке. Я сделала ему бесчисленное количество чашек чая и лениво поболтала ни о чем. Даже снова осторожно заговорила о своей матери и ничего не получила в ответ, кроме косого взгляда и замечания, что очень на нее похожа. Он не поведал ничего такого, чего бы я уже не знала.