— Нет! — Бросаюсь вперед, оказываясь неожиданно свободной, и резко разворачиваюсь, как раз в тот момент, когда Миллер приближается ко мне. Руки инстинктивно взлетают вверх. Я встаю в защитную позу, и его высокое, стройное тело врезается в мое, отбрасывая на несколько шагов назад.
— Блядь! — ревет он, и я, открыв глаза, вижу его на коленях перед собой. Отступаю еще на несколько шагов, наблюдая, как он прижимает ладонь к своему плечу. Мои широко распахнутые глаза опускаются на ножницы в кулаке, и я вижу густую красную жидкость, капающую с лезвий. Задыхаюсь, и моя хватка немедленно ослабевает, позволяя ножницам упасть на пол к ногам. Затем я падаю на колени, наблюдая, как он стягивает с себя пиджак, несколько раз поморщившись, пока взглядом не натыкаюсь на белую рубашку, пропитанную кровью.
Я захлебываюсь своим страхом, раскаянием, чувством вины. Он срывает жилет, за ним быстро следует рубашка, отчего пуговицы отрываются и разлетаются во всех направлениях.
— Черт, — шипит он, осматривая свою рану — рану, за которую я несу ответственность. Хочу успокоить его, но мое тело и разум не работают. Я даже не могу выговорить извинение.
Истерические крики срываются с моих губ, плечи дергаются, а глаза настолько полны слез, что я прикладываю усилия, чтобы увидеть его снова. Опьянение не помогает моему искаженному зрению. Это бесспорно хорошая работа. Видеть Миллера раненым и истекающим кровью уже достаточно плохо. Осознание, что я причина его боли практически невыносима.
С этой мыслью бросаюсь в туалет, и меня выворачивает. Снова и снова, алкоголь еще крепок и обжигает мой рот, пока руки сжимают сиденье туалета, а мышцы живота скручиваются и сжимаются. Я в полном беспорядке — слабая, несчастная душа. Безнадежная и живет в безнадежности. Жестокий мир. И я не могу справиться.
— Господи Иисусе, твою ж мать, — бормочет Миллер позади меня, но мне слишком стыдно, чтобы рискнуть повернуться и увидеть свои ошибки.
Мой лоб соприкасается с сиденьем унитаза, когда рвота наконец утихает. Голова раскалывается, сердце болит, а душа разбита.
— У меня есть просьба. — Неожиданно спокойные слова Миллера подстегивают нервный срыв, заставляя слезы снова брызнуть из моих глаз. Я оставляю свою голову на том же месте, преимущественно из-за того, что у меня нет сил поднять ее, и потому, что я все еще слишком труслива, чтобы посмотреть на него. — Оливия, вежливо смотреть на меня, когда я разговариваю с тобой.
Трясу головой и остаюсь в своем укрытии, стыдясь самой себя.
— Черт побери, — тихо ругается Миллер, а затем я чувствую его ладонь на своем затылке. Он не пытается мягко меня поднять. Он дергает меня, не утруждаясь быть нежным. Это не имеет значения. Я ничего не чувствую. Он хватает меня за обе щеки и притягивает к себе, но я опускаю глаза на полоску его обнаженной, покрытой кровью кожи, выглядывающей из-под расстегнутых рубашки и жилета. — Не лишай меня этого лица, Оливия. — Он борется с моей головой, пока я не поднимаю глаза, и его резкие черты не оказываются достаточно близко, чтобы сфокусировать на них взгляд. Его губы сжаты. Голубые глаза дико блестят, а впадины на щеках пульсируют. — У меня есть просьба, — говорит он сквозь зубы. — И ты ее, блядь, выполнишь.
Тихий всхлип вырывается наружу и я оседаю, но его хватка не дает мне упасть. Прежде чем он начинает говорить проходит несколько секунд, которые кажутся вечностью.
— Ты никогда, черт побери, не перестанешь меня любить, Оливия Тейлор. Слышишь меня?
Киваю, пока он изучает мое опухшее лицо и подвигается ближе, прикасаясь своим лбом к моему.
— Скажи это, — выдыхает Миллер, — сейчас.
— Не перестану, — сдавленно всхлипываю я.
Он кивает мне, и я чувствую его руки, которые скользят по моей спине и притягивают к себе.
— Дай мне мое. — В его команде нет мягкости, но немедленное спокойствие, которое наступает, когда тепло его тела начинает смешиваться с моим — это все, что мне необходимо. Наши тела сталкиваются, и мы цепляемся друг за друга, как будто сама жизнь закончится, если мы перестанем.
Она может.
Трещины в нашем существовании теперь широко открыты. Никуда не спрятаться от жестокой реальности, с которой нам придется столкнуться. Цепи. Побег из них. Находясь на грани отчаяния, мы сталкиваемся лицом к лицу с нашими демонами. Я только надеюсь, что мы очистим эти трещины, когда прыгнем, и не упадем в темноту.
Миллер продолжает успокаивать меня, пока я дрожу у него в руках. Сила его объятий нисколько не уменьшает тремор.