— Хуесос! — выплевывает он.
Я над ним не подшучиваю, просто перевожу разговор на другую тему.
— Ты уже говорил с Бенджамином?
Грегори делает долгий, усталый вдох.
— Недолго. Он ответил на один из моих звонков и сказал мне держаться подальше. Твой хуесосовый кофененавистник до чертиков его напугал.
— Ну, и чья это вина? Ты говорил, что не позволишь ничему со мной случиться той ночью, но когда ты был мне нужен, развлекался с Бенджамином.
— Знаю, — шепчет он. — Я и подумать не мог, так ведь?
— Нет, не мог, — подтверждаю, мысленно залепив себе пощечину.
— И теперь Бен окончательно от меня закрылся, — говорит он.
Смотрю на Грегори и вижу боль, и она мне не нравится. Он влюбился в парня, который хочет казаться не тем, кто есть на самом деле… Немного напоминает Миллера. Или он притворялся все время, пока был со мной?
— Окончательно? — спрашиваю я. — Нет возможности связаться?
Грегори удрученно вздыхает:
— Той ночью в субботу он привел домой женщину и был чрезвычайно рад мне об этом сообщить.
— О-о-о, — выдыхаю я. — Ты не упоминал об этом прежде.
Он пожимает плечами, наигранно легкомысленно.
— Типа задел мое эго, — говорит он, его вымученно безразличное лицо обращается ко мне. — Ты выглядишь немного румяной.
Все еще?
— Ходила в тренажерный зал утром. — Я поднимаю руку и касаюсь лба. Мне жарко целый день.
— Правда? — спрашивает друг удивленно. — Это же здорово. Что ты делала? — он начинает пританцовывать на лужайке. — Что-то типа круговой тренировки? Йоги? — Грегори принимает самую непристойную позу и смотрит на меня, улыбаясь. — Поза собаки?
Не могу удержаться и улыбаюсь ему в ответ, тяну его, заставляя встать прямо.
— Я выбивала дерьмо из боксерской груши с камнями.
— С камнями? — смеется он. — Думаю, ты удивишься, выяснив, что эти кожаные груши набиты песком.
— А по ощущениям камнями, — ворчу, опуская глаза на свои костяшки, и вижу дорожку красных волдырей на каждом.
— Дерьмо! — Грегори хватает мои руки. — Неплохо ты приложилась. Полегчало?
— Да, — подмечаю. — В любом случае, не позволяй Бену тебе навредить.
Он прыскает со смеху.
— Оливия, ты ведь меня простишь, если я не стану обращать внимания на твой совет? Что насчет тебя? Слышно что-нибудь от придурочного кофе-ненавистника?
Сдерживаю порыв снова заступиться за Миллера, или рассказать Грегори о его сообщении, или сцене в тренажерном зале. Это меня никуда не приведет, разве что к новой порции нравоучений.
— Нет, — лгу я. — Телефон сломан, и никто не может со мной связаться. — Мысль вдруг оглушает меня, и это, несомненно, хорошо в случае, если Миллер решит мне снова написать. — Это моя, — указываю на автобусную остановку.
Грегори наклоняется и целует меня в лоб, одаривая сочувствующим взглядом.
— Я собираюсь на ужин к родителям сегодня. Хочешь пойти?
— Нет, спасибо, — родители Грегори милые люди, но разговор с ними требует умственных усилий, а у меня сейчас на это нет сил.
— Тогда, завтра? — умоляет он. — Прошу, давай займемся чем-нибудь завтра.
— Ладно, до завтра, — я смогу найти силы на полномасштабные обсуждения завтра, до тех пор, пока они будут направлены на дьявольскую любовную сторону жизни Грегори, не мою.
Его довольная улыбка заставляет меня улыбнуться в ответ.
— Увидимся позже, милашка! — он взъерошивает мои волосы и уходит прочь, оставляя меня одну ждать свой автобус, и, словно в подтверждение моему мрачному настроению, небеса показывают всю тяжесть туч и обрушивают на меня их содержимое.
— Что? — восклицаю я, сбрасывая с себя куртку и прикрываясь ею, в голову приходит мысль о том, как же это подходяще, ведь именно моя остановка оказывается без козырька. И вдобавок ко всему, у ожидающих автобуса есть зонты, и они смотрят на меня как на идиотку. Я и есть идиотка — и причин этому больше, чем одно лишь отсутствие зонтика. — Черт! — ругаюсь я, озираясь вокруг в поисках дверей, чтобы хоть где-нибудь укрыться от ливня.
Разворачиваюсь, сутулясь под курткой, но не вижу ничего, что могло бы меня защитить. Тяжелый вздох побежденного срывается с губ, а я стою без всякой надежды, под проливным дождем, и думаю, что этот день не может стать еще утомительнее или ужаснее.
Я аргументированно неправа. Вдруг перестаю чувствовать капли дождя, бьющие по телу, шум соприкосновения воды с тротуаром исчезает, осталась только интенсивность слов. Его слов.
Черный мерседес замедляется и останавливается у автобусной остановки — мерседес Миллера. Абсолютно импульсивно, потому что знаю, что он не захочет намочить свой идеальный костюм, я разворачиваюсь и ухожу по тротуару, хаос лондонского часа-пик атакует мое смутное сознание.