В магазине действовало три основных правила. Первое гласило: любой предмет древности имеет свою стоимость и, если кто-то говорит, что его безделушка бесценна – лишь набивает ей цену. И чаще всего, не имея на то оснований. С этой непреложной торговой истиной Шахрук познакомил Кальвина на примере одного продавца. Тот принёс невысокую глиняную вазу, испещрённую надписями на древнесандвакийском и кичился, что раздобыл её в развалинах Мар-Цесаванны. Хозяин лавки долго и придирчиво под увеличительным стеклом изучал «находку» после чего уличил гостя во лжи, сказав, что вазы с подобной детализацией рисунков делались во второй половине Эпохи Бурь уже после разрушительного землетрясения, но никак не в первой, когда Мар-Цесаванна была самым цветущим городом Южноземелья. Лицо дельца после этого вывода было бесценным доказательством этого правила.
Второе правило было скучной констатацией общеизвестного факта: серьёзный покупатель всегда прав. Кальвин добавлял к нему «…пока жив», но делал это так, чтобы Шахрук случайно не услышал. Хозяина лавки это бесило, а парню предвещало порцию непростительно долгих и убийственно нудных нотаций.
Кальвин сел к прилавку спиной и принялся изучать первозданный хаос, царящий на стеллажах, в поисках бодрящего чтива. Книгами была забита каждая полка, и было ощущение, что их просто вывалили из мешка. Книжный шкаф нависал над ним, словно гребень пустынной дюны. Кальвин долго боролся со страхом, что книжный шкаф однажды обрушится ему на голову. И даже сейчас, сидя за прилавком, он поднял взгляд вверх и в голове представилась картина, как вся эта куча фолиантов разного веса и размеров валится ему на голову… и тут же отбросил эти мысли. Ведь как учат мудрые люди – мысль материальна.
В магазине для посетителей Шахрук держал яркие, но дармовые вещи, скупленные дешево старые блокноты, дневники путешественников и прочее барахло, на которое западают разве что новички в антикварном деле, да случайно забредшие в магазин зеваки. Именно этот хлам Кальвин подсовывал доверчивым покупателям, потому что в лавке существовал и второй зал, где принимал сам хозяин лавки.
Третье правило Шахрук повторял не реже, чем трижды на дню – все предметы в лавке – собственность владельца этой лавки. Выносить древности строго-настрого запрещалось и каралось подзатыльником. Впрочем, Кальвин ещё ни разу не попадался.
Между книгами Кальвин заметил затолканный вглубь дневник с черной кожаной обложкой. Ни названия, ни автора, только странный символ, начертанный особыми чернилами, отчего знак светился в полутёмной лавке – сломанные карманные часы. Парень пролистал, не разглядывая: много записей, еще больше зарисовок, исписан от корки до корки и в конце вырвано несколько страниц, отчего первые страницы держались на честном слове. На корешке были выгравированы инициалы – У.Г.
На книжную полку внезапно упала тень. Кальвин обернулся, ожидая увидеть перед собой покупателя, но лавка была пуста. Дыхание у него перехватило, воздух сбился в комки и их приходилось втягивать в лёгкие силой.
-- Кэлвин! Подымись-ка наверх! Ты мне нужен!
Окрик Шахрука заставил его вздрогнуть. Кальвин посмотрел в пустоту лавки, обернулся на книжный шкаф и не обнаружил там никакой тени.
3
Как и всегда, поручения Шахрука не могли ждать. Кальвин как мог быстро поднялся по лестнице на второй этаж, но хозяин лавки всё равно был недоволен промедлением. Напомнив Кальвину, что лишь уговор с его родителями до сих пор не позволяет ему выкинуть парня на улицу, сандвакиец вручил ему письмо.
-- Доставить быстро и безопасно. Район Башни, пересечение Косого канала и проспекта Скульпторов. Дом оранжевый с большими окнами. Он там один такой – ты сразу поймёшь.
-- Понял.
-- Постучишь в дверь, скажешь, что Шахрук прислал весточку для господина Кренеуса. Отдашь ему лично.
-- Хорошо, - Кальвин убрал письмо во внутренний карман рубахи, нашитый специально для таких поручений.
-- Доставил и мигом обратно! У меня нет времени выполнять твою работу! Усёк?
-- Усёк.
По дороге в квартал «Длинных плащей», как его называли в народе, Кальвин всё думал, отчего у всех сандвакийцев такие взрывные характеры. Нетерпеливость и склонность к агрессии при разговоре с собеседником превратилась в отличительную черту этого народа и всех их многочисленных родственников. На прошлой неделе парень читал путевой дневник Кьюса Дендри, известного народоведа Расколотой империи, так он сетовал на недружелюбное отношение к своей странствующей персоне со стороны, как он выразился, «песчаных людей». И описание народа точь-в-точь совпадает с нынешними сандвакийцами – невысокие, с кожей цвета бронзы, короткими волосами, черными и жесткими, как гривы лошадей, которых они разводят для передвижения из города в город. Дендри писал, что «песчаный народ» отнесся к просьбе сопроводить его к развалинам Мар-Цесаванны слишком враждебно. Его попытались избить и отобрать записи. С большим трудом, исследователь унёс тогда ноги из Хаванмура.