— А если к генералу побежит?
— Не побежит.
— Почему так уверен?
— Он знает, что тогда генерал сам займется шантажистами, а значит, рано или поздно, этот компромат окажется у него в руках. Думаешь, Петру хочется, чтобы генерал держал его в руках?
— Знаешь, Ваня, а все-таки ты очень умный человек, — с восхищением сказал Ярый. — Мне бы такие мысли никогда в голову не пришли.
— На то ты и урка, а я без пяти минут министр. Был бы дураком — сидел бы, как и ты, на нарах. Ты вот Провернешь что-нибудь и обязательно попадешься, а я за всю свою жизнь — ни разу. Хотя такие дела творил, что тебе и не снились. Ладно, пойду я звонить.
Он ушел, и мы с боссом, пользуясь передышкой, синхронно потянулись, разминая затекшие суставы. В голове моей шумело, словно я всю ночь просидела над учебниками, готовясь к экзамену. Сидеть вот так и просто слушать чужие разговоры, оказывается, очень утомительное занятие и в моральном, и в физическом плане. Может, постоянное напряжение дает о себе знать?
— Ну, не передумала еще заработать триста тысяч? — Хитро прищурившись, босс начал раскуривать трубку. — Или все еще боишься?
— Думаете, этот Трубин даст ему деньги?
— Даст, — уверенно кивнул он, делая глубокую затяжку.
— А я думаю, не даст и мы останемся с носом и бомбой на руках.
— Даст как миленький.
— Он позвонит генералу.
— Не позвонит. Хочешь поспорим?
— На что?
— На половину твоей доли, — не моргнув глазом, заявил босс.
— Или вашей. Кстати, что вы имеете в виду, когда говорите о доле? Это сколько в денежном эквиваленте?
— Ну, если триста тысяч, которые они для нас достанут, поделить на пятерых… — начал он считать, подняв глаза долу.
— На сколькерых поделить?! — изумилась я.
— На пятерых, конечно, а на сколькерых еще? — удивленно уставился он на меня.
— Может, вы плохо учились в школе, босс, зато я была круглой отличницей, — язвительно проговорила я. — Поэтому с легкостью необыкновенной, в отличие от некоторых, могу сказать, сколько будет, если к нам с вами прибавить Шуру.
— Вот как? — Он удивленно поднял брови. — И сколько же?
— Три. И ни человеком больше.
— Двоечница, — едко заметил Родион. — Ты забыла, что я теперь один в трех лицах: я сам, моя жена Валентина и мой сын Роман Родионович.
— Ну ладно Валентина, тут я согласна, но сын?! Он ведь еще не родился, босс!
— Родится, не сомневайся. Так что выкинь из головы свою школьную арифметику — в жизни другие правила счета. А посему на каждого полноценного, заметь, участника этой операции приходится ровно по шестьдесят тысяч баксов. Вернее, тебе уже только тридцать.
— Это еще почему? — Я была возмущена до глубины души.
— Половину ты мне уже проиграла, — он невозмутимо курил трубку и смотрел на стоящую впереди нас серую «Волгу».
— Это мы еще посмотрим.
— Значит, спорим?
— Спорим!
И мы, хмурясь друг на друга, ударили по рукам. Если бы этот спор могли сейчас слышать те, кто находился в квартире Колесникова, то, наверное бы, позеленели от нашей наглости. Они, бедные, еще не успели найти деньги, а мы их уже и пересчитали, и поделили, и даже поспорили на них — есть от чего позеленеть. Тут в динамике раздался голос вернувшегося Толстяка, и мы с боссом, забыв обо всем, полностью погрузились в слух.
— Собирайся, Ярый, нужно ехать, — глухо произнес Колесников.
— Ехать? Куда это? — сразу насторожился урка.
— Трубин к себе вызывает. Хочет, чтобы мы прибыли к нему домой, прямо сейчас.
— К нему домой? Ну уж нет, к нему я ни ногой! — запротестовал Ярый. — Нас же там кончат! Тебе мало, что ты Клима на плаху отправил, так теперь еще и меня хочешь извести? Дудки! Езжай сам, если головы не жалко.
— Вставай и поехали, Ярый, — тихо проговорил толстяк, и было в его голосе столько мрачной угрозы, что урка тут же сдался и только пробормотал:
— Ну, как скажешь, Ваня. И не нужно на меня так смотреть — я ведь и о тебе тоже беспокоюсь.
— Некогда болтать. И хватит уже пить, болван! Поставь бутылку на место и иди к машине. Я сейчас спущусь.
Ярый ушел. Колесников, шумно сопя, молча ходил по комнате, что-то передвигал, открывал какие-то ящики, шуршал бумагами, и мы с боссом дорого отдали бы за то, чтобы увидеть, чем он там занимается. Наконец он закончил свои дела, подошел к видику, вытащил кассету и пошел к выходу. Вдруг мы услышали, как он снял трубку телефона и начал набирать номер.