— Ну вы и хапуга! Хотя… Моя доля тогда ведь вырастет?
— На десять тысяч, — босс заулыбался. — Значит, тебе понравилась записка?
— Очень. — Я тоже не смогла сдержать улыбки. — Правда, непонятно, где вы собираетесь такси искать?
— Без проблем. У меня друг есть, у него брат таксистом работает. Одолжу у него машину на пару часиков.
— Вы что, сами хотите ехать?! — испугалась я. — А если они передумают и вас схватят?
— Ты что, не слышала их разговор? Толстяк так напуган, что сделает все в лучшем виде. И деньги свои оба отдадут как миленькие. И нас с тобой не тронут…
— Нас?! — Я не переставала изумляться. — Так вы еще и меня с собой возьмете?
— Конечно, я ведь не умею водить, забыла? — хмыкнул он. — И потом, хочу взглянуть на физиономию Толстяка, когда он тебя увидит. Найти нас они все равно никогда не смогут. Да Толстяк даже рассказать ничего не успеет: как только он вернется с пленками, Ярый его тут же и прикончит.
— Какой ужас… Кстати, я что-то не догоняю, вы что, решили оригиналы отдать?
— Конечно! — весело ответил босс. — Зачем мне руки марать, пусть они сами меж собой разбираются. Трубин уберет Толстяка, Ярого, как свидетеля, и генерала…
— А кто уберет Трубина?
Босс нахмурился, помолчал и тихо заговорил:
— К сожалению, Мария, Трубины вечны. Пойми, преступность невозможно искоренить полностью, с ней можно только бороться, сдерживать ее и контролировать по мере сил. Не станет Трубина — его место займет другой, о котором мы вообще ничего не будем знать. А Трубин теперь будет под контролем органов, куда я передам все материалы о нем, включая копии фильма и запись всех их разговоров. Не исключено, что наши спецслужбы, пользуясь этими материалами, его завербуют, и он будет пахать на них как миленький в качестве крестного отца. Так что, как ни крути, Трубин — это меньшее из зол.
…Ровно в четыре часа утра, когда еще не начало светать и ночная прохлада приятно щекотала ноздри, мы увидели Ван Ваныча. Он вышел из подъезда в темном костюме, держа в руках «дипломат», остановился на освещенной фонарем дорожке и начал оглядываться по сторонам. Такси стояло в дальнем конце двора. Я сидела за рулем в фирменной кожаной фуражке таксиста, одолженной боссом вместе с машиной, и черной кожаной куртке. Босс сидел сзади с пистолетом в кармане, который я посоветовала ему прихватить на всякий случай. Пленки лежали на полке у заднего стекла. Все было готово к самому честному и благородному за последние столетия обмену.
— Ну, кажется, он один, — буркнул босс, вглядываясь в толстую фигуру с кейсом. — Если Ярый вдруг выскочит из подъезда — давай по газам, и смываемся. Но он не выскочит. Поехали, шеф, только фары не включай.
— Есть, командир, — улыбнулась я и тихонько тронула машину с места.
Плавно вынырнув из темноты, мы подъехали к стоящему на тротуаре Ван Ванычу, босс открыл дверь и тихо бросил:
— Садитесь.
Ни слова не говоря, Толстяк протиснулся внутрь и уселся рядом с боссом, положив «дипломат» на колени.
— Трогай, шеф, — приказал Родион.
Я выехала со двора и на малой скорости повела такси в сторону центра, разглядывая сидящих сзади в зеркало. Ван Ваныч даже в полумраке салона выглядел очень бледным и испуганным.
— А вы действительно худой, — нервно проговорил он вдруг, скосив глаза на моего стройного босса.
— А вы действительно толстый, — парировал тот.
— И ваше лицо мне знакомо.
— Естественно, ведь мы уже встречались. В ресторане, помните, в «Праге», я прикурить попросил, а вы не дали.
— О Господи, точно, — выдохнул тот. — Постойте, неужели вся эта кутерьма началась только из-за какой-то паршивой зажигалки?!
— А вы можете придумать повод получше? — усмехнулся Родион. — Да, из-за какой-то паршивой зажигалки вся ваша жизнь пошла кувырком.
— Могу себе представить, что было бы, если бы я надавал вам по физиономии… — ошеломленно пробормотал Колесников.
— Лучше не представляйте — поберегите нервы. Но ближе к делу. Вы принесли деньги?
— Да, вот они, — Толстяк похлопал рукой по «дипломату». — Ровно четыреста тысяч.
— Откройте.
Толстяк засопел.
— Откройте, не бойтесь. Я же сказал, что все будет честно.
Вздохнув, тот нехотя отщелкнул замки и поднял крышку. Глаза Родиона при взгляде на содержимое увлажнились.