— Здесь точно четыреста? — деланно небрежно спросил он.
— Пересчитайте, если хотите. Только сначала покажите пленки. Я должен быть уверен, что это именно они и что там весь отснятый вами материал.
— Ради Бога, — босс повернулся, взял с полки пакет и протянул Ван Ванычу. — Держите. Здесь бетакамовские кассеты — именно на них велась запись. Нужна профессиональная аппаратура, чтобы перевести их на бытовые кассеты. Но вы разберетесь, я думаю. Когда перепишете, то убедитесь, что там все от начала до конца, весь сюжет.
— А разве пленки не должны быть микроскопическими? — насторожился Толстяк. — Мне сказали, что…
— Плюньте тому в лицо, кто вам это сказал. На дворе двадцатый век заканчивается, а вы мне о микроскопических пленках несете. Штирлица насмотрелись? Запись велась по радио на нормальную аппаратуру.
— По радио? Надо же, — смущенно пробормотал Ван Ваныч и начал вытаскивать кассеты из пакета.
— Вы мне чемоданчик-то передайте, уважаемый, — напомнил ему босс. — Я пока деньги пересчитаю.
Толстяк отдал ему кейс, и он погрузился в счет. Минут десять они в полной тишине, нарушаемой лишь гулом мотора, проверяли свои сокровища, ради которых с каждой стороны было потрачено немало сил и нервов. Наконец босс захлопнул чемодан и сказал:
— Все верно, деньги в порядке. Вы проверили пленки?
— Да… Хотя как же я их проверю? — растерянно проговорил Толстяк. — У меня же нет аппаратуры. Откуда я знаю, что вы меня не надули?
— Придется поверить на слово, толстый вы мой. Но мне нет смысла вас обманывать, иначе я бы никогда не осмелился показать вам свое лицо. Это ли не лучшее доказательство моей честности? Вы же меня потом поймали бы и убили.
— Может быть, может быть… Ну что ж, тогда везите меня обратно, — бедняга чуть не плакал от обиды, но деваться ему было некуда.
— Шеф, разворачивайся, — бросил босс, и я, развернувшись, быстро поехала в обратную сторону. Через десять минут мы уже были около дома Колесникова, на том самом месте, откуда записывали их разговоры.
— А можно спросить? — выдавил вдруг Ван Ваныч.
— Спрашивайте, — милостиво разрешил босс.
— Как вам удалось все это провернуть? Кто все это снимал?
— Она перед вами, — он кивнул на меня. — Мария, покажи дяде личико.
Я включила в салоне свет, сняла фуражку, высвободив волосы, от чего они сразу распустились по плечам, и повернулась к Колесникову.
— Привет, Ван Ваныч, — улыбнулась я.
— Девственница?! — Он вытаращил глаза и беззвучно захлопал губами.
— Она самая.
— Но… как? Этого не может быть…
— Может, дорогой. Ты ведь смог подарить меня своему другу, так почему бы мне не смочь раскрутить тебя на четыреста тысяч, жирный ублюдок! А теперь выметайся из машины, и надеюсь, что никогда тебя больше не увижу!
Пораженный до глубины души, с трясущимися губами, сгорбившийся, осунувшийся, жалкий, он шел к своему дому с пакетом в руке, шел туда, где его уже поджидал убийца. И не было в моей душе ни единой капли сострадания и жалости, ибо, по большому счету, это был настоящий подонок, искалечивший жизнь стольким невинным женщинам. Собаке — собачья смерть.
— Ну вот и все, Мария, — весело подытожил босс. — Дело окончено, можем ехать домой. Ты довольна?
— Дальше некуда…
Глава 14
Шура Тягны-Рядно, из-за которого, собственно, все и началось, получил от нашей фирмы вознаграждение в размере восьмидесяти тысяч долларов и долго не мог прийти в себя, когда понял, что мы не шутим. Он минут пять сидел, шевеля своими усищами и вылупив глаза на пачки банкнот, а потом, когда обрел дар речи, заявил, что до конца дней будет фотографировать нас и наших потомков бесплатно. Мы расстались друзьями. По своим каналам Родион узнал, что в доме на Кутузовском в ту самую ночь было совершено двойное убийство. В квартире Колесникова обнаружили труп самого хозяина и бандита по кличке Ярый. Не зря, видать, Трубин интересовался номером квартиры Колесникова — он подослал туда своего убийцу, чтобы убрать Ярого. А еще через несколько дней в одной известной и всеми уважаемой газете появились кадры с видеокассеты, невесть откуда появившейся в редакции. На этих снимках был запечатлен высокопоставленый чиновник МВД, моющийся в сауне вместе с бандитами и девицами легкого поведения. Это был скандал. Генерала тут же сняли с работы, и вскоре он затерялся где-то на задворках жизни. Трубин на этих пленках почему-то не фигурировал, и еще все в один голос утверждали, что они смонтированы. Естественно, нужно же было Петру Фомичу себя вырезать…