«Да нет, Ника, не пори ерунды! — одернула я себя. — У тебя уже вполне созревшая, как грыжа у штангиста, паранойя. Ты уже всех пиплов за нежить принимаешь. А ведь они все-таки от нее отличаются. И многим чем».
А вот теперь, сестрицы, пока Пал-Никодимыч погружен в раздумья, пытаясь понять, что не так с наиперспективнейшим контрактом с «ИNФЕRNО», можно даже сказать контрактом века, давайте по-быстрому скинем героизированный СМИшниками подвид такого великого вида разумных приматов, как Homo sapiens, а именно — Homo sapiens sapiens.
Вот всем нам, сестрицы, давно понятно, что значит быть зомби, то есть тупым, послушным и не гнушающимся человечиной существом.
А каково тогда быть человеком? Разве человек умен? А зачем тогда все эти религиозные заморочки, в которых фанатики готовы растерзать даже ребенка, если он наплюет на все эти молитвы, посты и прочие суеверные прибамбасы?
Пока мы превосходим наших соседей по планете — роботов, ибо лучше используем главное свое достоинство — архисложно устроенный мозг. Но что будет через 30–40 лет? Уже сейчас даже гроссмейстеры не пляшут против компов. А ведь те только начинают свою эволюцию.
Так же нельзя сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что эволюционируют и наши биологические монстрики.
Покамест мы покупаем в аптеках колонии бактерий-симбионтов для улучшения работы кишок, а потом в пылу борьбы за место под солнцем начнем глотать мозговые симбионтов.
Кстати, наибольший вклад в наше время в науку о развитии человека (антропогенез) вносят не только генетика и эволюционная психофизиология, но и… палеоантропология.
Да-да, сестрицы, не зная как и чем думала афарская австралопитекша Люси, невозможно врубиться в когнитивный диссонанс офисной креветки Илоны Два Батона, ибо та описывает свои ментальные экзерсисы лишь словечками вроде «Упс!», «Вау!» и «Меня штырит не по-детски!»
Проблема осложнена тем, что каждый из нас считает себя охрененным экспертом по всем вопросам человеческой и сверхчеловеческой (Бэтмен — наше все) природы.
А когда все мнят себя знатоками, то кто даст бабла на исследования? И вправду, ну на фига оплачивать то, без чего все и так ясно.
О, я тут вспомнила один эксперимент. Взяли группу пацанов и приказали оценить бабское поведение. А те не въехали в суть ни одного женского мотива. Сто процентов — мимо цели.
Тогда хитрюги-ученые заставили студентов разгадывать смысл поведения мадагаскарских фосс (помесь хорька с кошаком).
И тут вдруг на тебе — бац! — прорыв: все мотивации мадагаскарских хвостатых самок были разделаны под орех даже самыми тупыми из пацанов.
То есть мы проницательны там, где видим общее, видовое в зверушках. А как только пацан зрит не зверушку, а герлфрэндушку, разом теряет и проницательность, и руссудочность. Видимо, не тем местом думает.
И не надо тут мне хихикать, сестрицы! Сами-то вы как о людях думаете, а? Вот то-то же. И вам тоже надобно тренироваться на кошках.
Так что, дорогие мои подруги, человечеству рано или поздно, чтобы выиграть битву за место под солнцем у существ с искусственным интеллектом, придется заменить свою биологическую эволюцию революцией. И не исключено, что именно зомби, подобные братве с «ИNФЕRNО», станут передовым авангардом этого сметающего все на своем пути великого революционного движения.
Я вздохнула, одарила Пал-Никодимыча укоризненным взором и сказала:
— На душе у Вас неспокойно, потому что мучит совесть.
— Как так?! — не понял начальник.
— Нашенское филантропическое заведение поимело кучу баблосов благодаря мне, а я еще пока ни цента не поимела из кассы. Уже, скоро она закроется, а потом выходные. Так и умру от голода с Вашим ордерком.
— Еще минута, и побежишь к кассиру. Я даже, если что, звякну ему… Ты мне все-таки вот чего проясни: почему нас в «ИNФЕRNО» не пустили?
— Когда?
— Тогда.
— А-а, тогда-а… Так ведь я же Вам только что уже целый час про все эти заморочки толковала!
— Да я все понимаю, однако хотелось бы все-таки понять…
— Я ведь сама в «ИNФЕRNО» через турникеты, как бешеная обезьяна, пропрыгнула. Тамошняя администрация помешана на секретности.
— Не пойму, Ника, почему ты такую здоровую часть комиссионных налом просишь? Конечно, в кассе он есть, но как ты его потащишь? Грабанут на улице и, с-считай, зря горбатилась. Такой нал в инкассаторском броневике надобно возить. Зачем тебе с-столько?
«Не знаю, что и соврать-то, шефу, — подумала я. — Ну не говорить же ему, что хочу поиметь на руки хоть какие-то реальные бабки, пока он не знает, что, если до нашей страховки «ИNФЕRNО» была на грани краха, то теперь на той грани — уже наша шарага».
— Мои британские коллеги доказали: обналиченные лимоны резко увеличивают количество любящих родственников и преданных друзей, — сообщила я.
— А ты от меня ничего не скрываешь, Ника?
Все-таки у Пал-Никодимыча феноменальная интуиции. Про такого говорят: он беду очком чует.
— Если б и хотела, не смогу. Знаете ж, какая я болтушка. У меня что на уме, то и на языке. Поэтому я всегда говорю правду.
«Когда не вру», — добавила я про себя. И, устыдившись лживости своей честной натуры, тут же отвела свой виноватый взор от светящихся кротостью, наивностью и добротой глаз Пал-Никодимыча.
Мой слегка смущенный взгляд с минуту бесцельно шарился по кабинету задумавшегося шефа. И вдруг мои бедовые глазенки всей своей дружной парой уткнулись в упаковку «Новой эры», лежащую на полке шкафа.
Видимо, мои глаза столь широко раскрылись от потрясения, что Пал-Никодимыч, несмотря на всю свою замороченность гнетущими его душу предчувствиями, моментом заметил, какое впечатление «Новая эра» произвела на меня.
— Вот, с-смотри, Ника, что жрать приходится, — Пал-Никодимыч взял проклятый препарат в руки и продемонстрировал его мне.
— Откуда…
— Проныра Загадзе где-то раздобыл. Биологически активная добавка. Усталость, как рукой, с-снимает. Теперь с-сутками могу пахать. Боюсь, правда, что по почкам или печени ударить может. Да и на яркий с-свет без очков смотреть довольно болезненно. Но деваться некуда, в последнее время уставал чудовищно.
Тут Пал-Никодимыч снял очки и стал протирать их стекла. И я увидела, что у моего начальника — черные глаза, такие же, как у зомби «ИNФЕRNО».
«Ах, вот откуда ты силушки-то набрался, — поняла я. — Елки-моталки, и тут зомби! Впору садится за роман под названием «Мой шеф — посланец Ада». Какая я, однако, предусмотрительная — абсолютно своевременно решила смыться из родной конторы. Нефиг мне тут больше делать с живыми мертвецами», — подумала я, чувствуя, как капли холодного пота струятся по лбу и вискам.
— Есть, правда, побочки, — сказал шеф. — Как увлечешься работой, так про все, даже про с-сон и с-семью, забываешь. А еще заикаться начал.
— Не-не, Вы почти не заикаетесь, Пал-Никодимыч, — стерла пот с лица. — Я вот тут недавно в одной корпорации настоящих заик повидала. Так Вы по сравнению с ними — Демосфен.
— Так я ж с-сразу к логопеду побежал. Он меня на операцию на с-связках направил. Вчера с-сделали. Но все равно часа два назад с-снова начал заикаться. Думаю пойти…
Шеф умолк, уставившись на мою физиономию.
Сначала я не поняла, чего он так на нее уставился. А потом врубилась: когда я испачканной в помаде ладонью вытирала пот с лица, то наверняка извозила оное пятнами и полосами соответствующего цвета.
«Ладно, потом все смою», — решила я и спросила:
— А давно ли Вы, Пал-Никодимович, принимаете это дерь… эту добавку?
— Вторую неделю. — А что?
«Скоро вонять начнет, бедолага, — подумала я. — Все это будто кошмарный сон. Хочу проснуться! Хочу проснуться!»
— Советую Вам, Пал-Никодимыч, купить одеколон. Попросите у продавцов, чтобы выбрали самый сильно пахнущий.
— Причем тут… А-а, шутишь. Никогда твоих шуточек не понимал. Разные у нас с тобой юморы.