И работа, никогда не интересовавшая и не радовавшая её. И семейные обязанности, обязанности матери, жены и дочери, казавшиеся самым важным, первостепенным делом.
Всегда она думала, что каждый человек должен оставить после себя потомство. Но сейчас слишком плотским, слишком животным казалось ей такое оправдание своего прихода в мир. Да, она подарила жизнь другому человеку. Но, подарив ему жизнь, она тем самым обрекла его на неизбежную смерть и многолетнюю агонию. Что сумела дать она этому человеку? Счастлив ли он? Благодарит ли её? Да и где он теперь?
Но ещё страшнее было то, что не могла она понять, как же прожить ей оставшуюся жизнь. Чем занять себя, чему или кому посвятить...
Любая идея обладает силой воздействия на умы до тех пор, пока не найдётся другая, способная заменить её. Надежда Ивановна рассудила, что душевный настрой её объясняется одиночеством, и решила больше бывать на людях. Но ни пустые разговоры её знакомых, которых раньше Надежда Ивановна считала людьми интересными и «грамотными», ни страшное однообразие доступных ей развлечений не смогли отвлечь Надежду Ивановну от мрачных мыслей и притупить остроту её переживаний. И она поняла, что мысли эти неотступно овладели ею. И избавиться от их гнёта возможно лишь прямым, честным путём – дать самой себе ответ на вопрос: как и для чего жить дальше?
Она, простая женщина, вдруг на склоне лет задумалась над извечными человеческими вопросами. И, подобно многим, не могла отыскать ответ.
Ей хотелось найти хоть какое-нибудь оправдание своей одинокой жизни, но она боялась вновь промахнуться и упустить то главное, что, как она уверилась, непременно должно быть в жизни каждого.
Как-то ей приснился сон. Она идёт по улицам незнакомого города и внезапно осознает, что забыла, куда и зачем она шла. Мучительно пытается она припомнить, но всякий раз нить памяти обрывается. И тогда, махнув рукой, она отправляется праздно шататься по улицам, заглядывая без нужды в окна и забавляясь происходящим вокруг... Проснувшись среди ночи, она долго и безуспешно пыталась вспомнить, куда шла во сне...
Наутро она решила сходить в церковь.
Старый храм, устоявший в тяжелую годину, встретил её торжественным полумраком. Трепетали цветные огоньки лампад. Лики, тёмные и суровые, испытующе взирали на вошедшую. В храме было тихо – служба закончилась. Пахло свечами, ладаном и ещё чем-то особым; так всегда пахнет в старых церквях.
Атмосфера церкви – и полумрак, и запахи, и тишина – подействовала на Надежду Ивановну благотворно. Что-то зашевелилось внутри, приятное, тёплое и многообещающее...
Она стала бывать в храме, говеть и присутствовать на всех богослужениях. Поначалу всё шло хорошо. И она возвращалась из церкви просветлённой. Но участие в церковной жизни, в обрядах, в смысл которых она не пыталась вникнуть, не принесло ей радости и не оправдало ожиданий. То главное, что искала она, осталось сокрыто.
Она отчаялась. Не зная, где искать, она вернулась к дожидавшемуся её одиночеству. И жестокая, холодная правда – бессмысленность сущего – открылась ей. Она поняла, что единственный для неё выход – смириться и терпеливо ждать.
Не допуская даже мысли о самоубийстве, она продолжала спать, есть, умываться, говорить. Но, утратив вкус к жизни и убедив себя в её неразумности, она вершила повседневные дела с отвращением. Проявления жизни перестали занимать её. Она погрузилась в себя, отгородившись от остального мира серой стеной своей печали.
Отдавшись одиночеству, она избегает людей, стараясь сократить вынужденное общение. Она равнодушна ко всему происходящему: её сердце иссохло. Разуверившись в жизни, она умерла духовно. И мёртвая, она не способна радоваться закату, выбрасывающему снопы огненного света; её не трогает арбузная свежесть морозного дня; не слышит она, как первые, вернувшиеся с юга птахи, прорезывают холодный ещё воздух своими голосами...
И пустота, образовавшаяся внутри неё, растёт, грозя обернуться бездной...