Нам предстояло обогнуть Земельное море и уйти резко восточнее, потом чуть выше — за изгиб великой реки Ужнецы, несущей свои воды к вечным льдам.
— Холодно может быть, — предупредила Рада, — лучше прикупи что-нибудь, а я пока за билетами. И да, сигну свою давай… документ. И ты, Уэлл, тоже.
Рада оказалась права. Хотя стаял снег, и нежным зеленым пухом окутывались озябшие ветви, еще покусывал котенком холодок, лез облизываться, шершавым языком оцарапывая кожу.
— Обычно немного теплее, — хмуро сообщила вампирша, оглядывая унылую местность.
Простирались однообразные, в зеленовато-бурых разводах, равнины, сумрачно взирали на чужаков, рискнувших нарушить устоявшийся покой. Высились исполинскими старцами могучие ели, оценивали приезжих, не обращая внимания на робкое нашептывание ветра, думали неспешно, прежде чем вынести окончательный вердикт.
Вздохнули протяжно, дали разрешение.
— Нам в другую сторону.
По другую сторону от железнодорожной артерии зеленели дома, немногочисленные, вросшие накрепко в землю, привыкшие к царящей тишине.
— Здесь живые-то есть? — Эльф произнес несильно, а разлетелось едва ли не криком. — Не город, а призрак какой-то.
— Это в Стандаре жизнь бурлит. А здесь если более людей числом семьсот наберется — уже хорошо будет. Да, не повезло парню в такой глуши родиться.
Я была полностью согласна со своей спутницей. Наверняка тут солнце все же проглядывало и преображало мир, наливало его соками, освежало плоть, раскрывало незаметной с первого взгляда красотой. Но сейчас такое уныние царило, что хоть волком взвой, а все равно ничего не изменится. И останется только налиться до самых бровей чем-нибудь дрянным и с ног сбивающим, чтобы выключиться до скончания времен. Иссякнут времена, пересохнет их русло, тогда и можно будет выйти на порог дома, потянуться, разминая затекшие конечности, да оглядеться — не появилось ли чего такого, особенного.
Дома неодобрительно пялились стеклами глазниц, внимательно изучая чужаков и запоминая их каждый шаг. Чужак — всегда чужак, и кто знает, что он несет с собой. Один беды волоком волочет, сам того не ведая, другой же просто взбудоражит покой фокусом с исчезающей косточкой, а третий тенью сгинет. Ни имени, ни следа не останется.
Улица одна, скупо от нее разбегаются узкие переулки, разбитые, в редкой пожухлой сорной траве.
— А с языком тут как? Свой?
— Свой. Но ты поймешь, он не сильно отличается от фортиского.
Брехнула вслед собака — негромко, с достоинством, всего лишь напоминая о то, кто здесь настоящие хозяева. Молчаливо метущая дворик старуха остановилась, оперлась на древко метлы, да так и не шевельнулась, пока я не потеряла ее из виду.
— Похоже, что нам сюда.
Такой же дворик, как и прочие. И дом подобен — зеленый, ноздреватый, с поползшими по стенам языками прошлогодней растительности. От дерева к дереву протянулись веревки со стылым бельем, к забору прислонилась уставшая стража — грабли, лопаты, тяпки, облысевшая швабра. Дорожку контуженным часовым перегородил тусклый таз с дырявым днищем, у самого порога терпеливо ожидало наполненное водой ведро.
Хотя и был разгар дня, но потемнело, погрузилось все в свинцовый мрак. Вот-вот разрядятся обвисшие тучи дождем. Но нет, терпели, скученным стадом ползли дальше.
Зажглись желтым светом ближние окна, выскользнула из приоткрытой форточки свара.
— Уродился олух! Ишь какой! Жеманка царевная, а не мужик!
— Мам, я занят! Дай закончить.
— Закончить ему! Все как не гляну, сидишь с этим ящиком, дури набираешься. Ишь, шибко умный, значит!
Рада постучала, сильно, уверенно, оглушая дом и разметеливая ссору.
— Кто еще? Опять девки твои? Куклы напомаженные, все без делов носами крутят.
Шаркающие шаги, протяжный скрип отворившейся двери. Из темноты показалось птичье лицо, изборожденное морщинами. Придирчиво глянули глаза-бусинки.
— Чего надобно? Опять сношалки надумали? Сейчас как погоню метлой поганой, запомните до самой свадьбы, если возьмет вас кто, дурех таких.
— Здесь проживает Ридий Дазгин? — Холодно спросила я.
— Ну, здесь. А тебе что надо?
— Поговорить, — поравнялась Рада.
— А вы кто будете, действительно? — Над старухой возник молодой улыбчивый парень.
В глазах прыгали черти, казалось, что ворчание матери его только забавляет.
— Мы из Роузветла, — Вампиршу несколько не трогал доброжелательный облик парня.
У меня же, напротив, сразу зародилась какая-то необоснованная симпатия.
— Ого! Ну, заходите тогда. Мам, посторонись, гости это.
— Гости, гости… — проворчала старуха, но пропустила. — Здесь, значит, все снимайте, а то наследите.
— Голодны? — С любопытством оглядел парень нашу троицу. — В столовую проходите, не стойте. Мать, супу поставь!
— Нет, спасибо, — поспешила я отказаться.
— Мам, не надо уже! Вы не обращайте внимания на нее, она хорошая, учиться любит. Вот, фортиский выучила, соседок теперь подбивает. А то, что ругается, так не со зла.
Я улыбнулась. Простоватое, но такое открытое лицо, спутанные рыжие, совсем как у меня, волосы, щедрая россыпь веснушек и крупные лошадиные зубы. Совсем не красавец, а лучится солнышком, одним видом согревает. На такого мальчишку взглянешь и сама растаешь, засветишься, позабыв обо всех печалях.
— Чай, может? Варенье есть, мама сама делала.
— На чай соглашусь, не жарко здесь, — уступила я его гостеприимству.
— А, это день просто такой выдался. Позавчера вообще жарища была, все удивлялись. Да не стойте, садитесь, будьте как дома, а я сейчас воды вскипячу.
Ридий исчез.
Вытканные ковры во все свободные стены, по центру — большой стол, застеленный аккуратной плетенной скатертью. К окну притулился громоздкий сервант с идеально отмытыми стеклами, внутри — сияющая чистотой посуда, деревянные фигурки, не скрываемые ни от чьих глаз украшения из цветного стекла и поделочного камня, расписная пузатая и четырехрукая статуэтка.
Рада взглянула на статуэтку, мельком провела двумя пальцами по переносице, что-то прошептав, и села следом за остальными.
Ридий быстро натаскал чашки, ложки, пиалки. Разлил чай из глянцевито поблескивающего чайника, разложил густое варенье, вскочил, что-то вспомнив, вернулся с блюдом, полным серых ломтей хлеба.
— Если хотите, могу и настоечки вытащить, есть еще.
От настойки отказались.
— Ну, давайте теперь нормально знакомиться. Меня вы уже знаете, Ридий я. Друзья называют Ридик. Письмо читал, но ничего не понял, если честно.
— Карма, — протянулась рука, встретилась с крепкой, приятной ладонью.
— Она же — леди Рутхел, — добавила вампирша, — рядом — наследник эльфийского клана Нижней Ступени Уэлл Вестренденский, я же — Радьявара Солейн, адаптированный вампир.
— Ого! — Присвистнул Ридик. — Мощно!
К моему приятному удивлению парень не растерялся, не поменялся в лице, спокойно воспринял громкие имена. Наверное, даже если бы сам король сюда явился, он также радушно и безмятежно потчевал гостя крепким сладким чаем и серым хлебом с вареньем.
Раде, похоже, это, наоборот, не пришлось по душе.
— Господина Арвелла Вега Рутхелла помнишь? — Сухо спросила она. К еде так и не притронулась.
— А как не помнить-то? Ты, Карма, прости, но господин Рутхелл меня тогда чуть по стенке не размазал.
— Не забывайся, мальчик. — Тихо предупредила Рада.
— Спокойнее, — осекла ее я и взглядом дала понять — не стоит.
Вампирша поджала губы, но кивнула.
— Радьявара, ты чай пей, невкусный же будет. В такой холод самое то.
— Я вампир.
— Прости, крови нет, а у меня дурная, — весело доложился Ридик.
Мы с Уэллом прыснули, вампирша грозно сдвинула брови, но махнула рукой, сдалась и тоже беззлобно усмехнулась.
— Расскажи подробнее, пожалуйста, — попросила я.
— А чего тут рассказывать-то? — Парень почесал затылок, качнулся на стуле. — И откуда?
— С самого начала, — блеснула серпом вампирская улыбка.