Шагнули в душный полумрак узкой захламленной прихожей.
Маг велел ничего не трогать и ни о чем особенном не думать, лишь о камне, как не о величайшей ценности, но как о еще одной бирюльке. Я ничего и не трогала теперь, усердно отгоняла лишние мысли, представляла, каким украшением может стать «Черный Принц» в обрамлении белого золота нового ожерелья.
Выплыл Дасао — мелкий, жирный, шевелящий пухлыми тестообразными пальчиками, унизанными яркими перстнями. Присмотрелась — на некоторых пальцах и по два, и даже по три. Из-под самой головы, из-под вздувшейся складки, что закрывала шею, поползли цепи и цепочки, шнурки и веревки, неизбежно заканчивающиеся когтями, зубами, камнями, клыками и, кажется, даже костями. Шевельнулись бесформенные кисти рук, и заиграли, заблестели цитрин и гранат, малахит и бирюза, яшма и лазурит, гематит и родонит, берилл и турмалин. Сделал шаг, всколыхнулся всем телом, подмел полами пестрой мантии полы, отозвались звоном ожерелья на необъятной груди с аметистами и рубинами, цирконами и лабрадорами, агатами и янтарями.
Тонкий писк возвестил:
— Принес ты, собрат по природе, то, что обещал?
— Принес, — незаметно придержав меня, выступил вперед Далим. — Сохранил ли ты, собрат по природе, почтенный Дасао Греккер Хранящий то, ради чего я пришел?
Скряга усмехнулся.
— Сохранил. Покажи мне камень, ради которого я должен отдавать тебе жемчужину своей коллекции.
Настройщик извлек мешочек, распустил тесьму и продемонстрировал минерал.
От меня не ускользнули, как вспыхнули глаза хозяина башни.
— Похож… — с сомнением протянул Дасао, теребя одно из ожерелий.
— Мне нет нужды тебя обманывать, — отрезал Далим.
— Нет, говоришь? — Покачнулся Скряга.
Будто колонна пошатнулась.
— Ближе, ближе, — потребовал Скряга.
Неизвестный источник света разгорелся ярче, разогнав сумрак. Черный камень в руке мага вспыхнул искрами и исчез из виду, сокрытый зажавшими его пальцами.
— Не заигрывайся, — предупреждающе сказал Далим, — желаешь совершить сделку, так совершай. Покажи бриллиант моей женщине. Если он ей понравится, то я отдам тебе последний фрагмент артефакта. А если нет, то тебе придется постараться меня убедить произвести обмен.
Рот Дасао выгнулся подковой, щеки, висящие бульдожьими брылями, опустились еще ниже.
— Ладно, собрат, твоя правда, — теперь и его руки держали камень, тот, ради которого мы пересекли почти весь континент, — вот он, прекрасный образец, чистейший и идеальный, прекрасно ограненный и несравненный. Смотри, леди, мало где еще такой найдешь экземпляр, остальные ведь как сделают — зачаруют, и подсунут булыжник вместо сокровища. А я, Дасао Хранящий, человек честный…
Я уже его не слушала, я неотрывно смотрела на перелив света на гранях, на черную бездонность, на глубинную бархатистую сущность.
— Ну… — добавил я некоторую напряженность.
— Нравится, дорогая? — Склонился ко мне Далим.
— Большой, смотри какой большой! — Подхватил Скряга и ткнул рукой с бриллиантом мне под нос.
И я, забыв обо всем на свете, медленно его сняла с потной ладошки…
…слишком тяжело, застывший воздух не пропускает, и мне бы ни за что не пройти, но уверенно тащит вперед маг, тянет на буксире, выдергивает из духоты башни, не дает остановиться, лишь раз оборачивается, и я содрогаюсь, напоровшись на одряхлевшее и обозленное лицо, и уже сама карабкаюсь вперед, к барьеру, за которым башня станет просто башней, а не нашпигованной артефактами охранной системой.
Все знают, что Дасао Скряга безумен настолько, что любая неверная мысль, любое резкое слово могут сорвать с цепи его стражей. И горе тому, кто отступился, ошибся, позволил себе позариться на чужое достояния. Нет спасения несчастному, если он облапошил жирного мага, если хоть намеком дал понять, что унесенное куда ценнее, чем оставленное: слетят со всех сторон заклятия, размозжат кости, спалят глупца так, что даже праха не останется. Горе несчастному, если он только не маг-настройщик, быстрее безумца собравшего в хитрый узел временные волокна и прогнавший через прореху себя и свою незадачливую спутницу.
Рухнул на колени Далим Ра, изнуренный, выпустил бессильно из рук потоки времени, слишком истощенный, чтобы что-то говорить.
Подлетела из тени Рада, схватила за плечи, встряхнула, вынудив обратить к себе разом постаревшее лицо.
— Все, все уже. Бери, пей, забирай.
Сама ведь когда-то умирала от неутолимой жажды.
Расслабились пальцы, выпустили бриллиант. Сверкнули грани, пробежал по плоскостям антрацитовый блеск и замер, когда бриллиант лег в мою подставленную ладонь.
Выше, прямо к самым глазам. Триста тринадцать лапидов размером с грецкий орех с мелкой белой примесью. Триста тринадцать, стоящие мира во всем мире.
Маг через силу поднял голову, и наши глаза встретились. И там, в зеркале его зрачков я вдруг увидела саму себя, невозможную, непонятную, не живую и не мертвую, но знающую, что больше никто не сможет взять этот бриллиант. Разве что только через мой труп.
Я держала на ладони мир.
Часть 3. Технологии
Глава 27
Уже не снимали комнаты, не смотрели расписания. Время неслось обезумевшим скакуном, и никто не в силах был предотвратить его бег.
Восемь дней отделяло все слои реальностей от разделения их на «до» и «после». Так что зачем снимать какие-то комнаты? Забрели в ближайший приют для странников, заказали щупальца осьминогов в лимонном соусе и рыбные прослойки с маринованными виноградными листьями, махнули по стопке красной водки и замолчали, терпеливо ожидая, когда произнесет хотя бы слово та, что не замечала ни еды, ни действительности.
А я действительно не замечала, лишь немного плыла от алкоголя и не выпускала из ладоней «Черного Принца».
«Что ты чувствуешь?»
Вопрос Юси остался без ответа. Да и был ли он услышан? Был. Услышала каким-то лишним краем самой себя, тем же самым, что фиксировала происходящее, тем самым, что позволял взирать на все со стороны и отмечать каждую деталь, облаченную в звенящую четкость.
— Карма так и будет с ним сидеть? — Не выдержал Уэлл.
Буду, юный наследник эльфийского дома Вестренденских, так самоотверженно поверивший чужим словам и бросившийся на защиту мира. Видишь, юный друг, нет никаких сражений, и даже смерть небрежна к нам, она с ленцой лишь изредка поглядывает в нашу сторону краем глаза, хмыкает и убирается по своим делам. Видишь, мой славный друг, нет никаких боев и нет нужды обнажать кленки и скрещивать их, ибо в вашем мире теперь принять сечь врагов информацией, упорством и все той самой пресловутой верой. В вашем мире молчит оружие, бесполезное против стука колес поездов и синих всполохов телепортов, против яркого света экранов и таблиц Скриббера.
— Не мешай, — одернула Рада, — если Арвелл в ней не ошибся, то теперь и она не ошибется.
Не мешает, подруга, отщепенка от дома Солейнов, его позор и великолепие. И ты не мешаешь и не помешаешь, самоотверженная до последнего волоса в хвосте, до последней секунды в своей жизни, мертвая, но живая, просеявшая бытие сквозь пальцы и сохранившая лишь то, что воистину имеет значение.
Королева камней. Я. Непризнанная и самовозведенная на известняковый трон. Была бы магом… Хорошо, что не маг, не ведьма, а то бы пронзались кальцитовыми жилами сердца неугодные, спекалась бы в гематит кровь предателей, застывали бы кремнием легкие подлецов.
Сама бы обернулась камнем, дабы не пихать палки в колеса бесполезных жизней, в которых за шелестом купюр и блеском роскоши ворочаются честь и низость, гордость и трусость.
Нет, и не королева. Просто слышу их, чую, чувствую нутром. Грани характеров, грани минералов, плоскости интересов, плоскости камней, сингонию души, сингонию кристаллов — искать ли различия? Люди лживы, камни честны. Я лжива, а камни все равно честны. Как и этот, покоящийся на ладонях. Белесая примесь смотрит то ли в будущее, то ли в прошлое, черная глубина зовет в еще один последний полет. И разве можно отказать? Нет, не противиться, идти следом, ступать и бережно нести под открытое небо. Кто-то рванулся позади, кто-то остановил рванувшегося.