Иулсез Алди Клифф
Одна сотая секунды
И этот мир, и эти сны,
И всей вселенной дивный шар
Нам лёг в ладонь, как робкий дар.
И что же мы?
Сергей Калугин — «The Catcher in the Rye»
Часть 1. Отношения
Глава 1
Бывает иногда так, чего уж тут скрывать, что ночь, отправив дрожащий и расплывающийся комок души в неведомые фантастические странствия, да вернув затем его на место, напоминает о себе и при свете дня — бередя, цепляя. То крохотный осколок повторения мелькнет в бытийном водовороте, то слово невольно сорвется с чьих-то уст, то что-то еще едва уловимым вороватым движением проявится. Бывает, бывает так. А случается, что и намеков нет никаких, а все равно не переключиться, не обрезать резким прочерком прошедшее, не заставить себя не возвращаться к случайно увиденному. Может, это признак скрипучей сентиментальности, не слишком мною почитаемой, может, обыкновенный симптом коварно и плавно растекающейся житейской утомленности. И все равно, несмотря на предельно четкое осознание того, что пусть и прекрасный, но сон является исключительно сном, что-то внутреннее, полузабытое тянуло поделиться, расплескаться, донести хоть до кого-то всепоглощающий образ свободного и бескрайнего лазоревого неба, так легко меня принявшего, так заботливо подхватившего под распластавшиеся крылья, так высоко поднявшего… Но я стискиваю зубы, сдерживаю все порывы, не разрешая, строго запрещая изливаться подобным начальнику. Начальству вообще не стоит лишний раз приотворять проход в свои потаенные закоулки, пусть и такие мелкие, а уж Андрею — тем более.
Поэтому я роняю в трубку то, что касается непосредственно дела:
— Он почувствовал вкус.
— Ты уверена? — Легкий треск не способен перекрыть промелькнувшие нотки недоверия. — Почувствовал?
Уверена ли я? Не знаю. Наверное, нет, не настолько, чтобы взвинчивать собственный голос до вибрирующих высот на уровне личного оскорбления. И все же, невзирая на блистательный успех проведенной операции, моя собственная интуиция качнулась, насторожилась, вынудила в какой-то момент стянуть волю в сконцентрированную точку, не давшую дрогнуть, сбиться тону.
Кольца волос, по привычке накрученные на палец, съехали и некрасиво перепутались.
— Мне показалось, — признаюсь я, отворачиваясь от зеркала.
А ведь сама не заметила, как подошла к своему любимцу, безжалостному ко многим женщинам, но преданно служащему мне. Уж на что мне грех жаловаться, так это на щедрость природы, слепившей меня пусть и по стандартному образцу, но подарившему в жизни немало преимуществ. Как высказался один из клиентов? Огневолосая зеленоглазая ведьма? Вроде так…
— Когда кажется, креститься надо. — Буркнул Андрей. — Или тебе напомнить?
Ну вот, началось это невыносимое брюзжание, перетекающее то в несдерживаемое занудливое раздражение, то в бесконтрольный ор. С каким из вариантов предстоит столкнуться?
Шеф сорвался в крик.
— …не ошибался, слышишь!! Никогда я не ошибался! Ни-ког-да. Ясно? Сколько мы знакомы, Карма? Два года? Больше???
— Андрей, — пытаюсь я погасить разгорающуюся истерику и перевести разговор в мирное русло, — все сработало, дядька… благодарность воспринял. Но ты пойми тоже…
Не хочет понимать. А, с другой стороны, чего следовало ожидать?
— Сколько?! — Визг — железо по стеклу — резанул по ушам так, что я едва не выронила мобильник.
— Три, — чуть нараспев протягиваю я.
— Вот видишь? Три. — Андрей внезапно взял себя в руки, голос съехал, как на салазках, до обыденного умиротворенного звучания.
Вообще-то, почти три с половиной года я работаю в паре с Семеновым. Только проглатываю, не уточняю, прекрасно понимая, что сей контроль эмоций мимолетнее осколка секунды: прозвучи вдруг опять не то слово, необоснованное сомнение, и бешенство вздыбится, чуть ли не опрокидываясь, нахлынет с еще большей, сметающей все на своем пути, силой. Мне-то, честно говоря, плевать на все подобные заскоки моего неустойчивого гения, но ведь он же потом будет названивать, трепать нервы. Оно мне надо?
Теперь через динамик телефона полилась тонкой струйкой опасная вкрадчивость.
— Три года, дорогая, целых три. И, признайся, моя рыжая бестия, была ли хоть одна осечка за все эти три удивительных года? Было ли хоть раз, что тебе пришлось удирать, спасать свою холеную шкурку, а?
— Нет, конечно же — нет, — несколько поспешно заверяю я босса. Даже излишне поспешно, но эта торопливость неожиданно сыграла мне на руку.
— Во-от, — совсем уже довольно промурлыкивает Андрей, — и поверь, не придется, если ты, разумеется, не кинешь своего старого друга. А ты ведь не бросишь меня, правда?
— Не брошу, — я несколько вольно допускаю в речь некоторую игривость.
Буря, оказавшаяся мелкой и несущественной, похоже, миновала, и грядущий вечер обещал порадовать ясностью и покоем.
Андрей — гений. Действительно гений, наверняка повстречавшийся на моем пути не случайно. Может быть, я тоже гений, по крайне мере, на своем поле деятельности я чувствовала себя довольно свободно и уверенно. Правда, так уж получилось, что мне все равно немного недоставало тех чудесных и милых ниточек, которые в нашем приземленном мире принято называть связями. А вот у Семенова их, как показала в дальнейшем практика, хватало с лихвой. Его беда заключалась в другом — в ощутимой скованности, не позволившей в полной мере применить полученные результаты на полигоне действительности. Но фортуне ли или еще кому было угодно сделать так, чтобы мы сошлись как раз почти три с половиной года назад.
Клиент ничем особым не выделялся среди тех, кто обычно спонтанно и неосознанно задевал ажурное плетение моих силок. Маслянисто поблескивающие глазки, способные цепко выдирать суть из любой чепухи, шаловливые ручки, тянущиеся не только к рыхлым телесам супруги, но и к свежим округлостям молодых представительниц слабого пола, в меру раздутое эго, позволяющее без зазрения совести переступать запретные границы, и сказочное богатство, привлекшее мое внимание. Ладно, вру, у господина Вишнева, владельца развивающейся сети забегаловок, сказочного богатства пока что не имелось. Он обладал совершенно другим — пленительным ювелирным шедевром, что и заставило меня в очередной раз выдрать из глубин памяти безотказные схемы и привести одну из них в исполнение, дабы в последующем согреть ладонями изумительное старинное гранатовое колье, да и некоторые другие милые моему сердцу и кошельку вещицы.
Из своего арсенала я выбрала самую стереотипную схему, отличавшуюся простотой, а потому и являвшуюся наиболее действенной. Якобы случайное знакомство, затем как будто бы еще одна ненамеренная встреча через пару дней, почти ничего не значащий обмен телефонами… Стать для этого принца без белого коня, страдающего одышкой и нестабильным артериальным давлением, пассией, богиней, светом в окошке и предметом грез оказалось не сложнее, чем обольстительной дамой сердца для пылкого невинного юнца. Опять-таки, как это часто и происходило ранее, пошли типичные боевые маневры со стороны моего временного кавалера: мелкие и не очень подарки, проводы до гостиницы, сбивчивые хихикающие и перемежаемые нецензурщиной намеки на разделение ложа, выводы в свет. Признаюсь, мне даже ничего особенного тогда не пришлось делать, я просто поплыла по течению, позволяя старому ловеласу чувствовать себя героем и страстным самцом, способным покорить самою неприступную крепость женского пульсирующего очага эмоций. Я лишь изредка вмешивалась на поворотах, добавляя малую толику перца в разгоревшееся пламя бездумной влюбленности, перемешанной в пропорции один к одному с потребностью обладания.
Пусть обладает, мне не жалко, мое дело — вовремя подавлять тошнотворную брезгливость и внимательно следить за переломными моментами.
Такой, пожалуй, мог бы наступить в ту гомонливую искрящуюся ночь, в ресторане.
Если верить прочитанному и услышанному, то многие хищники перед точным броском замирают, группируются, превращаются в зрение и слух. А опытные хищники еще и безошибочно угадывают момент, когда необходимо совершить бросок, чтобы пронзенная клыками жертва забилась, окатывая морду свежей кровью, заметалась в агонии, уже не способная в очередной раз увильнуть от смерти.