— Почему вы, сбежав от такого жестокого человека, заставляющего творить такие безумные вещи, вдруг решили вернуться?
О, да! Я смешала в кучу все, что видела все это время. Я наградила качествами и поступками людей, что не были способны на это. Или все-таки я ошибаюсь и не такие они белые и пушистые?
— Выбрала из двух зол меньшее, — говорю я, как можно более спокойно.
Я думаю, что на моем месте так поступила бы большая часть женщин. Отвага, безумие, если не сказать, что слабоумие — это свойственно совсем малому проценту слабого пола и кажется, что в этот процент вхожу я.
— Вы решили вернуться, а потом и вовсе развернули судно в перпендикулярном направлении.
Я киваю. Это самая шаткая часть моего рассказа, но я стараюсь говорить ее как можно тверже, чтобы она не выглядела таковой.
— Я поняла, что возвращением ничего решить. Мне стало страшно за себя. Я не знала, как поведет себя Джерри…
Да, я изменила имена. Так я хоть как-то верила в то, что говорю и не испытывала вины, что оговариваю парня, что заботился о группе людей так как только мог и умел.
“Ни черта!” — возмущается какая-то часть сознания, но я только вздыхаю поглубже, стараясь успокоиться. — “Спокойнее Алекс.”
— …ведь он бы не поверил, что я беременна от него, а не от Раймондо.
Ему и в самом деле интересно знать все это? Слово в слово повторяющийся рассказ одной недалекой и трусливой девицы, которая не способна ни на что без мужика рядом? Что конкретно его смущает?
— Я испугалась за будущее своего ребенка, который может родиться в том мире, в тех условиях, среди тех людей. Я решила попытать счастья на востоке.
— Вот так внезапно?
Все именно так. Не послушай я однажды радио так бы и продолжила сидеть там, не оказалась здесь и наверное, была бы безумно счастлива. Пусть Раф только хотел предупредить меня о надвигающейся опасности, но я узнала правду и вот мы здесь.
— Однажды, я решила послушать радио. До того дня, в эфире был слышен лишь шум и сигналы о помощи от других выживших. Мы поймали радиоволну, это был новостной выпуск, так мы узнали, что остальной мир живет себе и не знает бед.
Сколько бы ни говорила об этом каждый раз не могу сдержать чувства горечи в душе и на словах.
— Вы не знали об этом?
Я качаю головой. Я перестала слушать радио спустя три недели, пытаться дозвониться до кого бы то ни было спустя неделю — ровно настолько хватило заряда моего смартфона.
— Вы умудрились попасться нам в самом конце вашего пути, а до этого успешно проходили все кордоны.
— Нам просто везло.
У этого везения есть имя. Интересно, где он сейчас?
— Невероятная удача, вы так не считаете?
Я выгибаю бровь.
— Нет.
— Отчего же?
— Я смотрю на вас, мистер Хогарт и думаю, что ваша фортуна дает тысячу очков вперед моей.
Он закрывает папку, щелкает ручкой, убирая ее в нагрудный карман.
— В Америке у меня остались жена и двое сыновей. Они отправились погостить к родственникам и посетить Диснейленд.
Вот как? В этом причина его дотошности? Он хочет знать много ли шансов выжить у его родных? Я понимаю его надежды, но увы, не могу подарить ему их, пообещать, что с ними все в порядке.
— Тем не менее, вы здесь, мистер Хогарт, — повторяюсь я, наверное, жестко и очень холодно. — Не там.
Он поднимается. Вот и все сеанс окончен. Завтра, в это же время, все начнется заново.
— Если бы я могла выбраться оттуда еще до моего интересного положения я бы непременно сделала это. Вы считаете, что моей таинственный благодетель испытывает нежность к беременным женщинам?
Глава 3
Камера.
Я знаю ее размеры: десять шагов в длину и двенадцать в ширину. Я знаю, чем пахнет постельное белье и вода, бьющая из закрепленной в стене лейки, стекло зеркала и сами стены. Иногда, я чувствую запахи кофе и слабые ароматы парфюма от врачей, что посещают меня. Самые отвратительные — это амбре пота и грязных вещей. Раньше я не замечала за собой такой восприимчивости к запахам.
Это не фильм “Обитель зла” с его ярко-белой палатой.
Только не теперь, когда они прекратили исследовать меня, прикалывать к столу, словно я диковинная бабочка в альбоме энтомолога.
Они притушили свет и забрали все свои датчики, иголки, трубки, стеклышки.
Это темный квадрат помещения с прикрученной к полу мебелью, аскетичной душевой в углу, ярким светом и стеклом-зеркалом вместо одной из стен. Дверь без ручки, в потолке встроенный динамик из которого изредка, но раздаются короткие и очень четкие приказы.