Melḥa. Соль. Проклятие плодородия. И проклятие Владыки мира для жены Лота, когда она посмела нарушить приказ не оглядываться.
– Я, конечно, тебя защищаю, – рассказывает мать. – Объясняю, что ты всегда отличалась от других. Но у них у всех дочери, и они не хотят, чтобы их коснулась твоя рука.
– Я же не заразная, – возмущаюсь я и злюсь, что дрожь в голосе выдает обиду.
– Ты бесплодна, – отвечает мать. – А это гораздо хуже, понимаешь?
Она встает. И хотя я не услышала ни заботы, ни сочувствия, мне неудержимо хотелось бы оказаться в ее объятиях, хотелось, чтобы она назвала меня по имени. Но она проходит мимо меня к лестнице.
Мать начинает спускаться по лестнице и оглядывается.
– Прозвище, Элишева, – это еще не все, бывает кое-что и похуже.
Для женщины всегда найдется что-то плохое.
Мы с тетей Ханной остаемся на крыше.
– Не пройтись ли нам к источнику? – спрашивает она, но я вежливо отказываюсь.
Хватит того, что меня позорит мать. Я не в силах встречаться с другими женщинами, которые приходят к источнику за водой и посплетничать. Их молчаливое осуждение ясно, несмотря на плотно сжатые губы.
Тетя Ханна ахает и прижимает ладони к животу. Я кладу руки сверху.
– Я тоже чувствую дочь, – признается она, и у меня перехватывает дыхание от тайны, которой она со мной делится.
– Она говорит тебе, как ее зовут? – спрашиваю я, переполненная знанием. Марьям.
Она улыбается, но вслух ничего не говорит. Я тоже. Только молюсь, чтобы среди стольких сыновей скорее родилась дочь.
– Но это не она.
Тетя гладит живот.
– Это мой пятый сын.
Она подносит палец к губам, и меня переполняет радость, что мне доверяют. Когда Ханна уедет в Иерусалим, мне будет не хватать ее уверенности, ее расположения.
– Госпожа?
Бейла зовет меня, но я не отзываюсь. Лежа на тюфяке, отворачиваюсь к стенке. Обычно я рада слышать ее голос, приглашаю войти, мы передразниваем мать или втираем друг другу в волосы прозрачное масло, делимся рассказами о добром пастухе, который сплел для нее браслет из портулака и цикория.
Но сейчас видеть ее невыносимо, я стыжусь, что ревную. Не к Захарии, но к тому, что может изменить нашу дружбу, если ее изберут возлечь с моим мужем.
– B’tula d’ shawshanata?
«Девушка-лилия» – так она меня прозвала за любовь к белым цветам, растущим в долине, с холеными изящными лепестками. Хотя я уже давно не девушка.
– Shawsh’na?
– Оставь меня, – отзываюсь я.
И она уходит, не сказав ни слова. Моя красавица Бейла, у которой есть все, чего не хватает мне. Которая может исполнить то, чего мать ждет от дочери.
Глава 6. Аделаида, осень 2018 года
– Ты где?
У мамы включена громкая связь, голос искажается звуком швейной машинки: чух, чух, чух. Стуком, когда она ставит поудобнее ногу.
– На центральном рынке, рыбу покупаю, – отвечаю я из приемной клиники. – Подошла моя очередь.
Появляется врач, окликает меня, дает знак, что можно не торопиться.
– Это… потому что…
Мать говорит что-то невнятное.
– Мам, я перезвоню, – перебиваю я.
Затем, чтобы ей было слышно: «Два филе путассу и…»
И вешаю трубку.
Врач притворяется, что не замечает фарса.
Я иду за ней в кабинет. Голубовато-зеленые стены, стулья середины века, обитые гобеленом с лилиями, создают эффект гостиной. В нос ударяет сильный аромат духов. За столом врача стоит керамическая радуга, каждая цветная полоса которой украшена цветком. Она просматривает мою карту, пока я молча их вспоминаю. Красная протея, оранжевая банксия, желтая недотрога.
– С решением вас никто не торопит, – говорит врач. – Однако, если вам нужно больше времени, нам понадобится второй врач, чтобы подтвердить процедуру.
Я знаю законы, в Виктории все было бы проще.
От диффузора пахнет лавандой, я чихаю, стараясь не тереть глаза и не царапать горло. Доктор предлагает мне коробку с салфетками. Я не упоминаю, что у меня была такая же реакция с первенцем.
– Запахи, – говорю я.
Она наклоняет голову, лица не видно. Поправляет очки кончиком пальца.
– Как вы относитесь к решению? – спрашивает она.
«Какому?» – хочу спросить.
По наблюдениям одного психиатра, двадцать процентов из восьмисот тысяч решений, которые человек принимает за жизнь, потом вызывают сожаление. Какое мы обсудим?
Она ждет ответа, а мне не хочется ничего объяснять. Да, я разрываюсь, борюсь сама с собой до такой степени, что кричу, – все по той же причине, что привела меня сюда.
– Хотите обсудить это с кем-нибудь?
Она смотрит на часы на стене. В приемной ждут другие женщины; она уже выбилась из графика.
– Я уже решила, – отвечаю и, пока она стучит по клавиатуре, пытаюсь вспомнить название зеленых листьев в центре радуги.