Расстегнув пряжки серебристых туфелек на высоких каблуках, я тихонько выскользнула из них. Осторожно, стараясь не стучать, поставила их на пол. Легкими шагами, не ступая на те половицы, которые, как я знала, могли скрипнуть, прокралась к лестнице и начала беззвучно подниматься.
Но когда я открыла дверь своей спальни, то увидела, что папа сидит на краешке кровати, с трубкой в зубах.
— Все в порядке, папа? — До сих пор он никогда не дожидался меня в моей спальне. Они с мамой либо ждали моего возвращения в гостиной, куря и потягивая шнапс после вечера в театре с друзьями, либо ложились в постель. По крайней мере, так было до тех пор, пока я не начала встречаться с Фрицем.
— Никто не заболел, если ты об этом, Хеди.
Подобрав складки длинного платья, я уселась рядом с ним на краешек кровати и подогнула под себя босые ноги.
— В чем дело, папа?
— Сегодня герр Мандль нанес мне визит в банке, — сказал он, затянувшись трубкой.
— В самом деле? — Зачем бы Фрицу приходить к моему отцу? А главное — почему за весь вечер, пока мы были вместе, он об этом не упомянул?
— Да, он пригласил меня на ланч в свой частный клуб, и, поскольку мы знаем, кто такой герр Мандль, я согласился.
Лихорадочно перебирая в уме возможные причины, я спросила дрожащим голосом:
— И о чем вы говорили за ланчем?
Он выпустил к потолку колечко дыма и проводил его взглядом, пока оно не коснулось штукатурки и не исчезло. Только после этого он ответил:
— Мы обменялись обычными любезностями, но, разумеется, в основном речь шла о тебе. Он очень увлечен тобой, Хеди.
Я почувствовала, как вспыхнули щеки, и порадовалась, что в комнате темно. Сколько бы меня ни предостерегали, сколько бы грязных историй я ни услышала о Фрице, меня тянуло к нему с необычайной силой. И мне нравилось, что, когда он рядом, его сила словно бы передается мне. Было ошибкой судить об этом человеке по его репутации, он уже доказал мне это.
— Это было очень мило с его стороны — пригласить тебя на ланч.
Я не знала, что еще сказать. Расспрашивать папу о подробностях разговора было бы неловко.
— Я, кажется, не вполне ясно выразился, Хеди. Он завел со мной этот разговор не только ради восхваления твоих многочисленных достоинств.
— Да? — Голос у меня дрогнул от волнения — радостного или тревожного, я сама не знала.
— Да. Герр Мандль просил у меня твоей руки. Он хочет на тебе жениться.
— Жениться?
Я была потрясена. Мы ведь знакомы каких-то семь недель.
— Да, дорогая. Он твердо намерен взять тебя в жены.
— О-о-о… — выдохнула я. Во мне разразилась целая буря чувств: тут были и гордость, и страх, и ощущение собственной силы. Ведь Фриц — не какой-нибудь желторотый поклонник, очарованный звездой, как герои всех моих прежних приключений. Он взрослый мужчина, у него могло быть сколько угодно женщин, а он выбрал меня.
Папа отложил трубку. Теперь руки у него были свободны, и он обнял меня.
— Прости меня, Хеди. Ведь именно я настаивал, чтобы ты не отталкивала этого влиятельного человека, и вот к каким чудовищным последствиям это привело.
— Тебе это кажется ужасным, папа?
— Милая, я в полной растерянности. Вы начали встречаться совсем недавно. Мы с твоей матерью до сих пор ничего толком не знаем о нем, кроме его убийственной репутации. Даже теперь, когда ты уже не раз ходила с ним на свидания, я все еще понятия не имею о твоих настоящих чувствах. И даже если он тебе нравится, мне все равно страшно, по-настоящему страшно думать о том, какая жизнь ожидает ту девушку, что станет женой Фридриха Мандля. — Он помолчал, раздумывая, стоит ли говорить дальше. — Но, может быть, еще больше меня пугают последствия для тебя — для нас, — если ты ему откажешь.
Я прошептала:
— Но меня вовсе не страшит его предложение.
— Хочешь сказать, он тебе чем-то симпатичен? — В его голосе слышалось изумление. И надежда — хотя кто знает, на что именно.
— В общем… — я помолчала, не зная, как подобрать слова для такого разговора. Было так непривычно и неловко рассказывать отцу о моих чувствах к мужчинам. Когда дело касалось моих прошлых романов, мы говорили об этом иносказательно и осторожно. — Мне, безусловно, льстит его предложение, папа. И да, он мне нравится.
Папа отстранился и заглянул мне в глаза. В слабом свете лампы, стоявшей на ночном столике, я увидела, что в глазах моего стоического и несгибаемого отца блестят слезы.
— Ты ведь говоришь это не для того, чтобы мне стало легче?
— Нет, я серьезно.