Вечером я пошла на риск. Как и сказала Фрицу, я велела повару приготовить для меня тарелку с едой. Когда в дверь постучалась горничная с подносом, я открыла ей в халате, с усталым видом человека, которому не терпится лечь в постель, хотя на часах не было еще и девяти. Зевнув, я попросила, чтобы до утра меня не беспокоили.
Я дождалась, пока стрелки на часах не покажут половину одиннадцатого, и накинула поверх халата легкое пальто. Слегка приоткрыв дверь, выглянула в коридор — проверить, нет ли там слуг. Не увидев никого, я потихоньку выбралась на широкий балкон, огибающий северный угол виллы. С сигаретой во рту, будто просто вышла на балкон покурить, я без особых предосторожностей добралась до дверей, за которыми находились танцевальный зал, маленькая столовая и кабинет. Именно там, по моим соображениям, Фриц и должен был проводить свою встречу.
Решиться ли? Мое присутствие в этой части виллы Фегенберг нельзя было объяснить ничем, кроме шпионажа за мужем и его гостями. Если меня заметят, меня ждет такое суровое наказание, каких я еще не знала. Но мне необходимо было подтвердить свои худшие страхи и подозрения — что эту «деловую встречу» Фриц проводит не с кем-нибудь, а с высшими чинами нацистской партии Германии. И я открыла дверь.
Коридор был пуст, только голоса доносились из столовой. Я знала, что к ней примыкает маленькая буфетная, которой почти никогда не пользовались. Можно надеяться, что там никого нет — слуги наверняка носят еду Фрицу и его гостям не через буфетную, а через кухоньку, примыкающую к столовой с противоположной стороны. Им это должно быть удобнее — туда ведет кухонный подъемник, а значит, можно не бегать вверх и вниз по лестнице.
Я решила рискнуть и прокралась на цыпочках по коридору. Вздохнув с облегчением (я оказалась права, слуги предпочли носить блюда через кухоньку), подобрала полы халата и присела на корточки в пустой, темной буфетной. Села и стала слушать.
— Как мы можем быть уверены, что вы снабдите нас всем необходимым для вторжения? Ваша деятельность в прошлом никак не свидетельствует о стремлении к объединению наших стран, — скептически проговорил голос с резким немецким акцентом, ничуть не похожим на наш мягкий австрийский выговор. Этот человек наверняка был родом из Германии.
— Я предлагаю вам не только договоры, где изложены условия предстоящих поставок оружия, боеприпасов и деталей вооружения, — я предлагаю вам свою идеологическую поддержку. Теперь я вижу, что борьба против неизбежного объединения двух наших германских стран была глупостью и ошибкой. Поверьте мне, рейхсмаршал, прошу вас, — проговорил Фриц таким умоляющим тоном, какого я до сих пор от него не слышала. Мой муж всегда отдавал приказы, но до сих пор никто не осмеливался приказывать ему.
— Я не могу принять это решение, герр Мандль. Только наш лидер вправе ответить, можем ли мы закрыть глаза на вашу деятельность в прошлом, направленную против рейха, и на ваше предполагаемое еврейство. Ему решать, заслуживаете ли вы нашего доверия. Я должен оставить слово за фюрером, — таков был ответ рейхсмаршала на мольбу моего мужа.
В комнате стало тихо, словно все ждали, когда кто-то заговорит. Это мог быть только Гитлер. Я затаила дыхание, боясь вздохнуть слишком громко и выдать себя. Стрелка на моих наручных часах пробежала целую минуту, и все это время не было слышно ни слова, ни звука.
Наконец послышался властный, но ровный и мягкий голос. Я знала, что это Гитлер, больше некому, — ведь рейхсмаршал сказал, что оставляет слово за «фюрером», вождем, — но голос звучал так тихо, что я почти ни слова не могла разобрать. Где же те яростные, почти истеричные вопли, которые Гитлер издает, произнося свои знаменитые речи?
Постепенно привыкнув к тихому голосу и акценту, я начала разбирать некоторые слова.
— Думаю, вы осознаете, что мы, немцы — один народ, разделенный границей лишь по недоразумению, и что мы не сможем осуществить свое предназначение до тех пор, пока не воссоединимся. Я полагаю, что именно ваше еврейство до сих пор мешало вам это понять…
Я слышала, как мой муж попытался возразить против того, чтобы его определяли как еврея. Должно быть, кто-то одернул его, потому что он умолк на полуслове, а ведь Фрица всегда было не так-то легко заставить замолчать. Но, видимо, перебивать Гитлера не дозволялось никому.