Он давно привык так ошибаться – и в людях, и в занятиях, и в привычках, и в суждениях... Несмотря на недовольство родителей, парень не спешил поступать в другое место – решил выждать какое-то время, подумать. Вот и выжидал. Занимался ничем. Курил. Думал. Смотрел кино. Читал книги. Иногда развлекался с друзьями. Иногда работал – кем попало, просто ради денег. Торчал в социальных сетях. Слушал музыку на большой громкости, когда никого не было дома. Существовал в своем ритме. И ждал.
В тот день к нему наконец пришло чувство, что – дождался. Но чего? «Когда-нибудь я все пойму. А сейчас главное, что мне легче. Я выпил кефир. Голова проходит. И той девушке я не позвоню. И, спокойно, никакой грусти по этому поводу. У меня еще все будет хорошо. Просто до сих пор я все время делал неверный выбор. Впереди вся жизнь, я все исправлю...»
***
Почти эти же слова в то же самое время произносила Дина Степе, выходя с ним из кинотеатра:
– Ну, подумаешь, убили его в конце... это просто фильм, ты что так переживаешь, у тебя-то вся жизнь впереди.
– Могли бы и не убивать. Нечего слезы из людей выжимать, – отозвался Степа довольно резко (он еле удержался от того, чтобы уронить пару слезинок над судьбой героя фильма – взял себя в руки только благодаря спокойствию и невозмутимости сидевшей рядом Дины, – и теперь ему было стыдно за эту слабость).
– Что поделаешь, так захотелось сценаристу. Люди любят красивые трагичные истории. Главное, ты жив. И жить тебе еще долго. Остальное – ерунда.
– Нет, главное – ты жива. И тебе еще долго.
– Этого никто не знает...
Дина достала сигарету и, щелкнув зажигалкой, закурила.
– Как это «никто не знает»?! – возмутился Степа. – Ты у нас долгожителем будешь.
– Не так уж плохо уйти в начале пути. Или в середине, – туманно заметила она, выпустив дым.
– Эй, ты что, хочешь умереть молодой?!
– Не знаю. Иногда мне кажется... а иногда я почти знаю... прости, я не на ботинок тебе пепел стряхнула?
– Да какой пепел, подожди. – Степа тревожно заглянул ей в глаза. – Ты... чем-то больна? Только честно.
– Надеюсь, нет. Просто ощущение. Я и курить поэтому не бросаю. Впрочем, какая разница. Пока живы, надо жить. Только с умом. Без суеты.
– Ничего с тобой не случится, – уверенно проговорил Степа. – Потому что я уж точно этого не пережил бы, а у меня линия жизни длинная. Понятно тебе?
– Ты очень мил.
– А уж ты-то как. Можно тебя сфотографировать?
– Меня зачем. Смотри, какие следы на снегу причудливые. Какой у неба цвет странный – пепельно-серый... и черные голые ветви на его фоне... тут явно есть что снимать, кроме меня. Открой глаза пошире.
– А у меня они все равно только на тебя смотрят, – простодушно признался Степа и обнял ее.
Нужны ли после этого другие признания?
– Ладно. Посвяти мне пару кадров – и хватит. Не жди, что я стану позировать. Как получится, так и получится.
Они вернулись довольно поздно – уставшие, замерзшие, но вполне довольные собой. Разувшись и даже не успев снять верхнюю одежду, Степа прошел в комнату, чтобы включить и посмотреть получившиеся фотографии на большом экране.
– Ого, сколько мы нащелкали! Триста кадров! – изумился он.
– Ничего себе. Пойду чайник ставить, нам надо согреться... о, мне кто-то звонит. Судя по мелодии, это... Надя! – Дина бросила взгляд на часы. – Господи, что стряслось?! Если что, маршрутки еще ходят... – Она нащупала в кармане пальто сотовый и, нажав на кнопку, быстро поднесла его к уху. – Алло, Надя!
– Привет, дорогая. – Судя по оживленному голосу, ничего жуткого не произошло, но что-то странное все же было. СЛИШКОМ оживленный голос.
– Как твоя нога?
– Уже лучше. Родители приехали, так что теперь я в надежных руках. Скоро спать будем. Я тебя не разбудила? Впрочем, в такое время – вряд ли... Я тут тебе кое-что скажу. Не знаю, убьешь ты меня или тебе будет все равно... хотя ты редко злишься...