Степа молчал. Он все еще держал в руке сигарету, но так и не зажег ее.
– И… я жду.
– А-а.
– Ты думал, мне плевать на тебя, да? Тогда чего ради я от всех отгородилась на эти три дня?
– Ради дружбы. Она же для тебя священна.
– Ох, сколько яда.
– Прости. Я просто слегка… я просто... Можно спросить?
– О чем хочешь.
– Как бы ты описала свои чувства ко мне на данный момент?
Дина даже не помедлила с ответом, будто заготовила его заранее (хотя, насколько Степа ее знал, – скорее всего, нет).
– В одной книге японской писательницы Бананы Ёсимото есть чудесная фраза: «Это даже не любовь, а скорее удивление на грани испуга».
– О! Ты в субботу утром это сказала – я еще не понял тогда, к чему. Кажется, да... чувствую... что-то спонтанное, странное, не поддающееся описанию, немного ужасающее...
– Не ищи слова. В данном случае эта фраза безупречна, – остановила его Дина и притянула к себе.
– Выговорилась – легче стало? – как-то официально, почему-то по-взрослому спросил Степа, отложив так и не начатую сигарету.
– Намного.
– Никому обо всем этом не говорила?
– Ни одной живой душе.
– Мне тоже легче. Все сложилось в целостную мозаику... – Его голос потеплел. – Я люблю тебя... и буду ждать ответа, сколько захочешь.
– Пошли отсюда, пока ты не продрог, да и я тоже.
Он послушно последовал за ней в комнату, закрыл балконную дверь, снова прижал Дину к себе, и они целовались как сумасшедшие. Теперь уже в прикосновениях ее губ ясно ощущались и страсть, и нежность… Все это было слишком хорошо.
– Скажи мне, что я не сплю, – пробормотал Степа, касаясь ее волос.
– Хочешь, чтобы ущипнула?
– О нет, спасибо... хотя... ааа! Сильно.
– Прости, прости... ты Земфиру слушаешь?
– Когда-то слушал, а что?
– Захотелось вдруг...
– Без проблем, сейчас включу.
– Думаю, мы можем и подождать...
– М-м, да...
Когда-то Степа думал, что короткие внезапные поцелуи – ее стиль, которому она никогда не изменит. Видимо, ошибался... и хорошо, что ошибался.
– Мы с тобой уже почти не друзья, – заметила Дина критично.
– Ка-ак это? А кто же мы? – улыбнулся он.
Что бы она ни ответила, он уже чувствовал себя великолепно. Она бы ничего не испортила. Это было нереально. После всего, что она сказала...
– Не знаю. Но мы не друзья. Что-то большее.
– Теперь найдешь себе другого лучшего друга, да? – лукаво подхватил Степа.
– Прекрати. И… я знаю, какую песню хочу послушать. «Главное».
Мелодия разлилась по комнате плавно, как густой мед. Степа с Диной легли, обнявшись, и почти не шевелились – до того безупречен и хрупок был этот момент. Открыв ему все, что накипело (по крайней мере то, что она смогла выразить), Дина, как она думала, приблизилась к желанному чувству еще на одну ступень – между ней и Степой уже не было напряжения и недосказанности, только легкость и доверие. Может, то, что она предчувствовала, и было любовью? Просто любовью, которая так органично, мягкими шагами войдет в ее жизнь?
Степа же, осмелев и опьянев от счастья, твердил про себя: «Она любит меня, просто боится в это поверить. Еще чуть-чуть – и сомнения отпадут. Я услышу от нее признание... а пока все медленно к этому идет… и я не собираюсь ее торопить...»
«Слишком долго сегодня – завтра будет короче-е...» – меланхолично вторила ему Земфира.
В тот день они так и не вышли из дома, но он оказался, пожалуй, самым насыщенным из трех дней: наконец позавтракав, они прочитали пару рассказов Харуки Мураками, подискутировали на их счет, потом приготовили что-то на обед, послушали еще немного музыки, поели, посмотрели с начала до конца неплохое артхаусное кино и зачем-то начали пролистывать старые фотоальбомы Степы.
Однажды он, разглядывая детские снимки Дины, умилился тому, какой она была в тринадцать: почти так же одета, волосы, правда, подлиннее – почти каре; вид серьезный, но лицо совсем детское – пухлые щечки, курносый носик, надутые губки... Теперь настала ее очередь улыбаться, глядя на карапуза в синем комбинезоне, тоже крайне сосредоточенного на всех фотографиях.