Они рисковали вместе. Это был какой-то кураж — объегорить всех. Проворачивали незаконные сделки и плевали на людей и законы.
Все эти махинации больше заводили Влада. Нельзя сказать, что Стефан шёл у него на поводу и позволял творить чёрт знает что, но Влад имел его молчаливое одобрение и гениальные мозги, что разрабатывали схемы денежных рискованных вливаний.
Объяснялось это двумя причинами: у Влада был капитал, которого на момент их второго воссоединения не было у Стефана; Стефан Владу задолжал. Не деньги. Кое-что другое. Может, поэтому он до сих пор не сказал «стоп».
До сегодня Стефан если и не одобрял некоторых заскоков Влада, то молчал. По большому счёту, они оба уже прочно стояли на ногах. А всё, что делалось сверх того — излишества, некая болезнь, жажда риска. Как любовь Влада, например, к оружию.
Юный гангстер, что не доиграл в детстве. Вечно юный мальчик, застрявший в пубертате. Стефан смотрел на него и понимал: вырос, перегорел, перестал понимать всю эту возню. До сегодня ему было всё равно. Он будто искал смерти. А сейчас хотел жить долго и счастливо. Время скорби неожиданно закончилось.
— Я помогу, — сказал он, как только красноречие Влада закончилось. — В этот раз, — уточнил с нажимом, чтобы до Влада дошло наконец. — И давай заканчивать с этим. Время становиться мужчинами, друг.
Он видел, как у Влада вытянулось лицо.
— Что, прости? — заиграла на его губах неуверенная улыбка, а потом Влад встряхнул головой и наставил на него указательный палец. — Я понял. Ты шутишь. В тебе проснулось чувство юмора. Некстати, но я рад. Думал, тебе сие недоступно.
Стефан усмехнулся. Он умел шутить. Иногда. И Влад это прекрасно знал, но нередко потешался над его серьёзностью и неуживчивым характером.
— Я не шучу, Влад. Игры рано или поздно заканчиваются. У нас есть всё, чтобы вести бизнес открыто и честно. Изначально мы стремились именно к этому. Тебе не хватало. Мне и подавно. Сейчас есть всё. Пора взрослеть.
— Эк тебя повело-то… — Влад смотрел задумчиво, словно взвешивая какие-то одному ему известные мысли. — Ты же знаешь: всё это затевалось не на пустом месте. Я должен вырваться из оков остатков моей семейки. У меня есть на то особые причины.
Он без конца это подчёркивал и постоянно на что-то намекал. Однако, никогда не делился этими особыми подробностями своих неурядиц. Стефан не настаивал. Может, потому, что не хотел глубоко влезать в его жизнь, считая, что лучше чего-то не знать. Особенно, когда с тобой не хотят по каким-то причинам делиться.
Возможно, прояви Стефан интерес, Влад бы ему поведал. Но Стефан не хотел. Пытался держать дистанцию всегда и во всём. В дружбе — в том числе.
Если проникаешься чем-то или кем-то, то становишься уязвимым, слабым. Стефан больше не хотел быть слабым.
Элина — другое. Это то, что может сделать его сильным, очень сильным. Ради неё он не просто реки вспять повернёт, а и полюса местами поменяет.
— Я думаю, тебе не хватает всего одной вещи, Влад, — решимости. А так ты бы давно нашёл способ улизнуть из удушающих объятий матери. Думаю, она тебе не враг. И вполне способна пережить твой выбор жизненного пути.
Влад долго смотрит в никуда. В дебри, доступные только ему. Его красивые черты застывают, он словно стареет на глазах. Стефан неожиданно думает, что ничего не знает о человеке, с которым его связывают и многолетняя дружба, и грязные тайны. Причём те, о которых Влад и не догадывается.
Кажется, каждому из них есть что скрывать. И это понимание царапается изнутри: ни один из них не доверяет другому настолько, чтобы быть по-настоящему близко, когда за друга — и в огонь, и в воду, горой.
У Стефана нет ни одного человека, которому бы он мог о самом сокровенном поведать. У Влада, по всей видимости, тоже. Но сказать наверняка нельзя: Влад общительнее, легче, не так зациклен и замкнут на себе. У него, вероятно, есть пара-тройка надёжных товарищей. Стефан же привык держать всё себе и до конца не доверять никому.
— Она способна запереть меня в клетке, — кривит в недоброй усмешке губы Влад.
Стефану большого труда стоит вернуть нить их разговора. Они говорили о семье Влада. О его властной матери. Об этой суке со стальными яйцами, размером с арбуз.
Изредка Стефана нет-нет да мучают подозрения, что тогда, пять лет назад, он ошибся, сделал неправильные выводы. Но прошлого не вернуть, а время мщения ушло, и ещё одна смерть всё равно ничего не решит. Сейчас, спустя несколько лет после трагедии, он это понимает отчётливо.
С годами прибавляется мудрость. В двадцать шесть многие вещи видятся по-другому, нежели в двадцать один.