И потом, конечно, немного вина, а еще чаю с лимоном. И абсолютное спокойствие, похожее на сытость. Дверь за ней закрывается, она идет через двор, потом на улицу, через перекресток со светофором, неохотно включающим зеленый. Она возвращается домой и все больше боится, что позабыла какой-то пустяк – вот хоть трусы надела шиворот-навыворот.
Она изменяет, я знаю, но никогда ему об этом не скажу. Он умный. Когда мы встречаемся – на кофе, или в кино, или в саду полежать в гамаках, – я не устаю удивляться, как много знает он, как много пережил и как умеет сложить в ясную законченную фигуру все то, что у большинства остается растрепанным, лохматым облаком, непонятно зачем образовавшимся. Он умен настолько, что не боится быть глупым, – он дурачится. Он тянет меня в траву, просто побарахтаться, словно голова его еще покрыта шапкой черных волос, а тело не поплыло к земле ленивым таким бурдюком. “Гули-гули!” – кричит он, я вываливаюсь из своего гамака на него сверху, боясь навредить его телу, которое хоть и выглядит большим, но где-то там, внутри, наверняка уже стало хрупким, мы же не видим, что там – внутри. Он кричит, я смущенно вторю. И она, сидя в спасительной тени, на веранде, на скамейке, сколоченной еще ее дедом, смеется нам тоже. Но может, в этот счастливый миг и она тоже стыдится, что опять была, снова ходила – и этот запах, который попробуй-ка смой.
Он умен и, наверное, знает, что она ему изменяет. Он знает, почему лицо ее, вытянутое, с желтыми щеками, принимает иногда виноватое выражение, как у доброй лошади. У нее блестят глаза, ей неловко, но ничего с собой поделать она не может. Он старше нее. Она – молода, ей чуть за тридцать, у нее много сил, и нельзя же ей – такой молодой – каждый раз засыпать с этим ожесточением, с чувством, что где-то внутри сложены острые железки, которые сейчас возьмут и порвут ее по живому, до крови. Она ему изменяет давно, а недавно стала рассказывать мне, будто мы подруги, и не помню уже, как это вдруг получилось.
Наверное, он заснул в гамаке, утомленный солнцем – дырчатым, если смотреть на него сквозь редкую крону сливового дерева. Мы сидели с ней рядом, на скамейке; она перебирала сливы и стала тихо рассказывать, что у нее бывает и ей ничуть не стыдно. “Это плоть всего, плоть”, – пускай так говорила она, отделяя плохие плоды от хороших.
Она изменяет, я знаю, но никогда ему не скажу. Один плюс один не бывает три. Таков объективный закон. Третий – лишний, если он вмешивается, если сует свои пальцы в шестеренки чужих отношений, не идеальных, возможно, но механизм-то работает и видно – невооруженным глазом видно, как счастливы они, когда вместе, как весомо и дружно их молчание, когда сидят они рядом и слушают мою болтовню.
Я знаю, она ему изменяет. И он изменяет ей тоже. Со мной.
Один. Плюс. Одна. Я – плюс».
Елена Михалкова
Про женщину и скалу
Одна Женщина решила выйти замуж. Замужние и незамужние подруги рьяно отговаривали ее. Первые удивлялись: зачем тебе сдался какой-то хмырь? А вторые удивлялись: зачем ты кому-то сдалась? Ты посмотри на себя критичным взглядом. Какой муж, одумайся!
Первая подруга назвала нашу героиню пышечкой, вторая – тыквочкой, а третья заявила, что при таком росте – метр с кепкой в прыжке – рассчитывать на узаконенное счастье просто неприлично. Они уже не в том возрасте, чтобы питать иллюзии. Заодно напомнила и про возраст.
Но Одна Женщина (ее звали Люся, уменьшительное от Людмилы) не одумалась. Она была детским логопедом, а эта профессия как никакая другая развивает в человеке упорство и умение настоять на своем. Когда десять раз на дню имеешь дело с картавыми и шепелявящими детьми, отстаивающими право твердить «мама мыла ламу», приходится быть твердым. (Хотя Люся прекрасно представляла себе эту ламу: пушистую, как коврик, желтую, как мимоза. И как мама ее ласково моет, а лама переступает копытцами и тянется губами за тряпкой.)
Твердо задумав найти мужа, Люся подошла к делу ответственно. Она принялась анализировать: где водятся потенциальные мужья? На какой грядке растут холостяки, ожидая, пока их выдернет бестрепетная женская рука?
Сайты знакомств Люся отвергла сразу. Ей требовалась именно грядка, а не навозная куча. Она не могла позволить себе слишком долго рыться в поисках подходящей жемчужины.
Перспективным направлением казались автомобили. Чтобы прощупать почву, Люся пару раз попыталась забыть на заправке, где у ее машины бензобак и откуда растет шланг. Но вместо того чтобы окружить беспомощную женщину заботой, окрестные мужчины нечутко ржали и давали циничные советы. Уезжала несолоно хлебавши, хоть и с бензином.