Нежный летний ветер лениво гнал по синему небосводу густые облака, резные тени от которых так же неспешно скользили по земле. У подножья холма гудели налитыми колосьями пшеничные поля, сияло бликами похожее след древнего исполина озеро Сай. Стая белогрудых пищух с громким гомоном пронеслась над головой. Широко раскинув руки, Ким смотрела им вслед и представляла себя птицей, готовой подняться к небу.
Внезапно все начало меняться.
Ветер становился прохладнее, злее, порывистее. Вот уже небо заволокло тяжелыми сумрачными тучами, вдалеке полыхнула молния, ярко осветив острые Драконьи Пики. Гром раскатами обрушился на долину, перекатывался, отражался от скал, превращаясь в невыносимый грохот. Снова полыхнуло – ослепительно белая молния рассекла небосвод над самой головой, ударив в терновый куст, примостившийся на склоне.
Порыв ветра подхватив подол, дернул резко, чуть не сбив с ног. Тихий крик утонул в новом раскате.
Сон переставал быть приятным. Он пугал, набрасывался, терзал… А потом начал истончаться. Мрачные краски становились белесыми, гром затихал и уже доносился будто издалека, ветер утих, и только прохлада неприятно скользила по телу.
Ресницы девушки задрожали, она сонно нахмурилась, повела плечами…и открыла глаза.
Она находилась в подвале Обители сна, в своем миар-тане.
Вот только сна не осталось.
Ким села и растеряно осмотрелась по сторонам. Ровные ряды гигантских, полуприкрытых цветов светились в полумраке загадочным лилово-голубым светом, пульсирующим в такт биению сердец.
Первое чувство, которое вернулось – это радость. Так всегда бывало после долгого зимнего сна. Ким выскочила из своего миар-тана и подбежала к цветку Манилы:
– Просыпайся, соня! Весна пришла.
Подруга не реагировала ни на ее голос, ни на прикосновения, продолжая спать. Ее дыхание было едва уловимым, грудь почти не вздымалась, а на лице застыло умиротворенное, почти счастливое выражение.
– Манила! – шепотом позвала Ким.
В ответ тишина.
Девушка обвела взглядом остальные цветы. Никто не шевелился, не открывал глаза, не просыпался.
– Просыпайтесь! – крикнула она, но голос потонул в этой безмятежной тишине.
На какой-то миг, среди спящих людей, ей стало не по себе. Глупости. Подумаешь, проснулась самая первая? Вон, старая йена как-то рассказывала, что поднялась на сутки раньше остальных.
Послушница нашла свои ботиночки, натянула их, замяв задники, и отправилась наверх. Ей очень хотелось увидеть весну, вдохнуть полной грудью воздух, наполненный ароматами пробуждающейся земли, почувствовать еще робкие, ласковые лучи солнца.
На первом этаже было все так же сумрачно и тихо, только пыли стало больше. Она укрывала пол толстым, местами искрящимся ковром и гасила шаги. За мутными окнами, как всегда, ничего не было видно. Поэтому Ким поспешила к двери, распахнула ее, намереваясь выскочить на крыльцо, но вместо этого наткнулась на плотную белую стену.
Еще не до конца понимая, что происходит, она аккуратно прикоснулась ладонью к заледенелой поверхности.
Разве весной может быть столько снега?
Она подбежала к одному окну, ко второму, к третьему и нигде не было видно ни единого просвета. Тогда Ким полезла на чердак. По узкой, скрипящей лестнице поднялась под самую крышу, протиснулась в узкое пространство и ползком двинулась в сторону еще одного окна, из которого лился яркий свет.
Приблизившись, она аккуратно протерла ладонью стекло и прильнула к нему, жадно всматриваясь. А там…
Не было никакой весны. Снег укрывал Обитель Сна под самую крышу, от жилых домов оставались только дымоходы, да верх часовни, украшенной деревянным месяцем.
На улице царствовала зима.
***
– Нет, нет, нет, – с чердака она буквально скатилась, – только не это.
Перепрыгивая через три ступени, слетела в подвал, где все так же мирно сияли миар-таны. Все, кроме одного.
Ее цветок был тусклее остальных, белоснежные лепестки стали скручиваться по краям и приобретать кремовый оттенок. Так обычно бывало весной, когда жители долины просыпались, и прошлогодние цветы начинали увядать.
– Ну, нет же!!! – Ким подскочила к миар-тану и аккуратно отогнула край плаща, укрывающий корни, – о, черт…
Корни сохли. Вместо тугих, узловатых ветвей из пола поднимались поблекшие, ссохшиеся прутья.