Его прикосновения обжигали мою обнаженную кожу, заставляя ту гореть. Теперь уже он припал к моей шее, делая то же, что и я парой минут ранее, только с одной поправочкой. После его поцелуев у меня обязательно останутся засосы. Своими руками я жадно водила по его плечам, рукам, груди и прессу, ощупывая мышцы, изредка царапая коготками.
Узел, затянувшийся внутри, становился уже слишком больным. Тихо рыкнув, поспешно провела коготками по его прессу, очерчивая каждый «кубик», изредка надавливая, и спустилась рукой к ремню на штанах, пытаясь от него избавиться. Прикрытые веки трепетали, а с губ то и дело слетали тихие стоны, пока грудь тяжело вздымалась. Оставив шею, плечи и ключицы, Князь наконец разделался с лифчиком и откинул его в сторону, жадно припадая к груди. Покусывая и посасывая затвердевшие соски, срывая уже более громкие стоны.
Звякнула пряжка ремня, что ознаменовало мою победу над его штанами, в которые уже запустила одну руку и чуть сжала стоячий член сквозь ткань боксеров, срывая громкий стон со стороны непобедимого Короля Мафии. Я просто упивалась этой властью, что имела в такие моменты над ним.
Он, не желая оставаться в долгу, стянул меня со стола, заставляя встать на трясущиеся ноги. Юбка полетела в том же направлении, что и лифчик, оставляя меня в одних чулках и трусиках на каблуках. Я продолжала массировать его член сквозь ткань боксеров, изредка посильнее сдавливая. Рома жадно припав к моим губам, вновь вовлекая в головокружительный поцелуй, залез в мои трусики и накрыл промежность, проведя по ней, задевая клитор, заставляя громко застонать прямо в его рот.
Это все было что-то вроде битвы. Как и всегда. Не один из нас не хотел уступать другому. Именно поэтому я приспустила последнюю преграду к его органу, который сразу же взяла в руку и стала надрачивать, размазывая по всей его длине, проступившую из головки, смазку.
Он же ввел в меня сразу же два пальца, надавливая на стенки вагины, массируя и жестко трахая, срывая с губ громкие стоны.
Ни мне одной стало казаться, что игра больно затянулась. Не слишком церемонясь, вынул из меня свои пальцы, и разорвал, к черту, трусики, переворачивая к себе спиной и с размаху входя на всю длину, заставляя вцепиться руками в столешницу и громко застонать. Движения резкие, болезненные и умопомрачительно приятные. До изнеможения.
Хлопок, ознаменовавший выстрел, и ногу резко пронзила острая боль, заставляя ту словно онеметь и подогнуться. Я попросту вскрикнув упала на асфальт в лужу, сдирая оставшуюся целую кожу на ногах и руках.
Наконец прошлое отделилось от настоящего. Я вновь холодной ночью на одной из улиц города с простреленной ногой. На локтях чуть приподнялась и сразу же в поле зрение попали дорогие, вычищенные до блеска, мужские классические остроконечные туфли, обладатель которых присел передо мною на корточки, заставляя удивленно замереть, как и бывает в такие моменты.
В темноте этот мужчина очень походил на Князя. На свету они были довольно разными. Брат-близнец Ромы — Николай Морозов обладал более светлыми волосами и серо-голубыми глазами, а не голубыми, как у его брата. В первый раз я чуть было не повелась и не подумала, что это мой Князь. Но именно этого человека я боялась до дрожи в коленях. Просто от одного его взгляда меня бросало в холод. Я никогда не боялась Ромы. Даже когда он один раз приставил мне ко лбу дуло пистолета. Я не боялась его. А вот его брата, да. Именно страх мне позволял их различать. И сейчас передо мною сидел Николай Морозов. Богатый ублюдок и лицемерный отморозок. Тот, кто испортил мне всю жизнь. Тот, кто убил мою семью. Тот, кого я ненавижу всем своим существом.
— Не сильно больно, куколка? — елейным голос спросила эта тварь, расплываясь в омерзительной ухмылке. До появления этого человека в моей жизни, я никогда еще никого так не ненавидела. От одного его взгляда у меня чешутся кулаки.
— Это ты мне скажешь, когда я прострелю твою ногу, — не сдержавшись, прорычала я, вызывая с его стороны волну хохота. Вылитый джокер.
— Неужели котенок решил показать зубки? — издеваясь, вопрошает он, легонько щелкая меня по носу. Из-за чего у меня в голове проскальзывает мысль, что еще немного и я сломаю ему эту руку и засуну в одной место. — Сука, у тебя кишка тонка, — уже более серьезно и спокойно говорит Морозов.
Не раздумывая, прибывая в слепой ярости, выхватываю из-за пояса небольшой ножик и замахиваюсь, чтобы засадить ему в глотку лезвие. Но этот отморозок перехватывает мою руку и с легкостью ее ломает, так что еще долгое время у меня в ушах стоит собственный крик и хруст костей. Мысль о том, насколько я жалко выгляжу еще больше подогревает мою злость.
— Не смей поднимать на меня руку, девочка, — угрожающе низко тянет мужчина, наступая ногой на мою сломанную руку и надавливая ею, заставляя кричать до хрипа, — твоя жизнь сейчас полностью зависит от меня, — цедит Морозов. И я могу поклясться, что вижу, как маниакально и бешено блестят его глаза. Настоящий псих и садист, упивающийся страданиями других людей. Сегодня — не повезло мне.
В следующую минут он поднимает свою ногу и отпускает мою пульсирующую руку, но уже тянется своей паклей к моим волосам, наматывая их на кулак, и с кровожадной улыбочкой резко ударяет об асфальт, из-за чего я хриплю, пока в ушах опять стоит очередной хруст. Эта гадина и мразота сломала мне нос. Адская и ужасающая боль отдается в каждой клеточке тела. У меня уже нет сил кричать. От криков горло саднит и кажется я сорвала голос.
Очередной звонкий хлопок сквозь шум дождя и сзади кто-то падает, а пистолет так услужливо перекатывается ко мне, находясь рядом со здоровой рукой, которой я немедля его хватаю и просто направляю на Морозова, резко наживая на курок, не думая. Если буду думать, то не смогу.
Хлопок. И тяга на моих волосах ослабляется и эта сволочь просто падает назад, захлебываясь в собственной крови. Пуля попала прямо ему в горло, пролетев насквозь.
Перед глазами расползается сладкая темнота, в которую я погружаюсь, теряя сознание. Мыслей в голове нет, а в груди пустота. Если очнусь, то очень буду жалеть о своих действиях. А пока что, все хорошо. Может я и не очнусь.
— Кара, — тихий, ласковый, обеспокоенный голос с хрипотцой зовет меня из этой темноты. Мужские крепкие теплые руки аккуратно приобнимают за плечи и поднимают, так что я оказываюсь в объятиях самого любимого человека на свете. Все тело от этой дислокации места резко прошибает болью, из-за чего из горла опять вырывается хрип, — Кара, не смей помирать, — твердый и уверенный голос, принадлежащий Князю заставляет открыть глаза и посмотреть в эти родные глаза, из которых сейчас бегут по щекам пара слезинок, которые я стираю здоровой рукой, предварительно отпустив пистолет, — ты не умрешь. Миша уже практически здесь, — говорит, будто убеждает не меня, а себя.
А я… А что я? Я ему верю. И я знаю, что он меня не отпустит. Я знаю, что «завтра» будет. Я знаю, что буду долго плакать, а он меня будет успокаивать. Он в какой раз повторит, что любит меня, а я успокоюсь и отвечу ему тем же.