– Может, мне только кажется, что тогда все были дома? – пробормотала Рина. – Может, на самом деле дома только я и была, а они все уехали в Эрге готовить выставку?
Она стряхнула муравьев с ладоней и поддела веткой очередную пластину. Под ней оказался резной ящик наподобие шкатулки, только большой. Очистив крышку, Рина поняла, что это ларец, в котором папа хранил свои туалетные принадлежности. Она освободила его из плена вьюнков и открыла. Внутри лежал набор для бритья, одеколон со знакомым запахом кедра, целая коллекция запонок, ножнички для подрезки усов и маникюрный набор: папа тщательно следил за своими руками. Рина порылась во всем этом, чувствуя легкий стыд. В отличие от Альберта, она никогда не копалась в чужих вещах, а вот братец частенько нырял сюда, чтобы примерить дедушкины золотые часы.
Они лежали в лакированном чехле, уютно свернутые вокруг специальной подушечки. Альберт спал и видел, когда ему исполнится восемнадцать и папа подарит ему эти часы. Он обожал покойного деда и каждый раз жадно глазел на них, как сорока на блестяшку.
«Точно! Вот где он может быть!»
Часы были добротные и красивые – с коричневым кожаным ремешком и циферблатом такого же цвета, на котором блестели золотые цифры и три изящные стрелки. Ясное дело, за столько лет у них кончился завод, и они не работали.
– Альберт, ты здесь? – спросила Рина, достав часы из шкатулки.
Тоненькая секундная стрелка дернулась и начала описывать стремительные круги, словно за ней что-то гналось под стеклом. Рина совершенно точно не трогала заводную головку! Значит, это Альберт.
– Ну наконец-то я хоть тебя нашла! А где мама и папа? Ты знаешь? Я их обыскалась, нигде нет!
Альберт перестал приветственно крутиться, и тут в движение пришла еще одна стрелка – минутная. Она суетливо бегала: шажок вперед, шажок назад, а за ней ожила фигурная часовая и спокойно пошла по кругу.
– Мам, пап, вы тоже тут? – ахнула Рина. – Правда же? Правда?
Альберт закрутился, минутная стрелка задергалась еще сильнее, часовая степенно пошла в другую сторону. Все напряжение вмиг покинуло тело, а Рина только на нем и держалась. Ноги сразу же стали ватными, в горле разбух противный комок, и она разревелась, прижимая часы к груди.
– Букашка!.. – всхлипывала Рина. – Букашка совсем сломалась! А вы все теперь – часовые стрелки!.. И я хочу проснуться, но не могу… Король мне прислал письмо… Он сказал, что я теперь Странница.
Это было весомым поводом для хандры, но поплакать вдоволь не удалось из-за муравейника по соседству.
– Ай!
Рина стряхнула с ноги муравья и поняла, что по ней ползет уже целый отряд, и они вот-вот проложат дороги по ее спине, а еще она стоит больной коленкой на ворохе грязи и щепок – не очень-то умная идея в мире, где все лекарства просрочены на два века. Рина отряхнулась и отошла подальше от полумобиля.
– Так, ладно, – сказала она, утерев слезы. – Главное, не впадать в панику. Для начала нам надо придумать способ общения. Давайте так: шаг вперед будет значить «да», а шаг назад – «нет». Колебание туда-сюда – это «не знаю». Потом остальное добавим, ладно?
Стрелка-Альберт не переставала крутиться.
– Ну что ты как маленький? – рассердилась Рина. – Я знаю, что ты любишь все делать мне назло, но сейчас вообще не то время!
Альберт продолжал непослушно крутиться.
– Ну и вредничай! – фыркнула Рина. От злости у нее даже сил прибавилось. – Мама, ты тут?
Минутная стрелка сделала шажок вперед.
– Отлично! Пап, а ты, значит, часовая?
Фигурная стрелка плавно сдвинулась в том же направлении.
Рина торопливо надела часы на руку, затянув ремешок как можно туже, но они все равно спадали с запястья.
«Анжелика, ты должна кормить ее силком! – всплыли в памяти слова бабушки Вельмы. – Сколько еще я должна краснеть за твою дочь перед гостями? Альберт такой замечательный здоровый мальчик, а у Катрины просто болезненная худоба! Она прямо как птичка. Такие тонкие косточки, и саму ее того гляди ветром унесет».
– Придется сделать тут еще одну дырку… – сказала Рина, отгоняя неприятные воспоминания. – А вам не будет больно от этого? Вы вообще чувствуете боль?
«Нет», – уверенно заявил папа.
Альберт закрутился как сумасшедший. Его драгоценные часы собирались испортить!
– Ой, да знаю я! – вспыхнула Рина. – Я постараюсь очень аккуратно, правда. Иначе я их просто потеряю, а с ними и всех вас заодно. Или ты хочешь, чтобы я оставила тебя тут?
Братец тут же угомонился. Чего-чего, а проспать все самое интересное, лежа в ящике посреди развалин, он не хотел.
– Так-то лучше, – буркнула Рина и достала из папиной коробки ножнички для подрезки усов. Она сделала ими еще одно отверстие в ремешке, и вот теперь часы держались хорошо, хотя и выглядели нелепо на ее тонком запястье. Они были слишком тяжелые, слишком массивные, и Рина подумала, что, наверное, понимает теперь, зачем люди увешивают себя золотом. С ним они чувствует себя весомее во всех смыслах. Рине эта тяжесть тоже была приятна, но в другом качестве. Она напоминала, что ее семья тут, совсем рядом, хотя и в таком вот виде.