Мне оставалось сделать один маленький шажок, и я его сделал. За миг до него перед моими глазами всплыла облупленная железная ракета, и грязные кеды под ней. Горючие слёзы на моей шее и жалобное: «…Я не виновата!». Я это знал, но она в это так и не поверила.
Завтра те же чёрные рты будут шептать, жмурясь от наслаждения, в школьных коридорах: «… прикинь, это та фифа, из-за которой Димка с крыши сиганул… Пацан из-за неё жизни лишился, а ей хоть бы хны… Ходит, как королева…»
Один шаг вперёд, и яд, наполняющий меня, разлетится в стороны и забрызгает её, разъест её красивые черты, её загорелую кожу под безупречно чистой рубашкой. Испачкает её жизнь. Чистота и грязь. Я не мог этого допустить, я бы себе этого не простил.
Она ведь не виновата, что я сошёл из-за неё с ума.
Я сделал шаг назад, в свою тоскливую и удушливую жизнь, и выжил. А через много-много очень разных, но насыщенных событиями лет я сидел в пустой квартире моей мамы и держал тетрадные листы. Листики из школьной тетради с наклеенными клочками глупых стихов про любовь. Я нашёл их в её сумочке после похорон.
Спасибо, Ирка! Надеюсь, у тебя всё хорошо… 9
То, что я запомнила из своего детства
Татьяна Рубцова
В детстве я была до жути вежливой.
Вот, как себя помню, вечно со всеми здоровалась, даже по несколько раз. Но родители строго меня учили: с чужими дядями и тётями не разговаривать и близко к ним не подходить. Мы жили тогда в общежитии. Было мне тогда точно меньше двух лет.
И вот однажды в коридоре нашего общежития я встретила незнакомого человека. Выглядел он, наверное, вполне мирно, потому что я остановилась возле него, и когда он заговорил со мной, даже ответила.
А потом… Потом я совершила ужасающий поступок. Протянула руку незнакомому дяде. На чём меня и застукала мама. Меня тут же позвали в комнату.
— Я же тебе говорила, нельзя подходить близко к незнакомым людям, нельзя разговаривать с ними и нельзя давать им руку, — начала мама строго.
— Но я же вежливая девочка, — тут же выдала я.
Маме осталось только сесть на стул и охнуть. Вот к чему приводит вежливость.
Отца своего я совсем не помню. Они разошлись, когда мне было два года.
Он запил, мама не стерпела. И отрезала резко, без дальнейшего общения. Запомнила я только, как мы с мамой сидели на скамейке возле парка, а отец пошёл за мороженым. На нём была голубая рубашка с длинным рукавом и какие-то тёмные брюки. И запомнила я его, почему-то со спины.
Вот и всё.
Особенно я про него не вспоминала, даже в подростковом возрасте, по крайней мере, искать его не собиралась. Наверное, мне хватало мамы. Её я люблю и считаю своей самой близкой подругой.
Это ведь не плохо — дружить с мамой, правда?
О школе даже особенно и рассказать нечего. Училась не плохо. Читала запоем все книги, которые попадались под руку. Была страшно ленивая.
Моим хобби тогда было — побеги с уроков. Я сбивала с пути истинного даже одноклассников. Но мама всегда считала, что я попала под чьё-то тлетворное влияние, и мне больше попадало за это, чем за сам побег. Подозреваю, мама до сих пор не верит, что подбивала ребят я, а не они меня.
Но рассказывать про это не стоит, правильно?
Чтобы не подать плохой пример нашим детям и внукам. Я всё же как-то рассказала про это сыну — просто, к слову пришлось. И, как следствие, он сам сбежал с урока. Тоже не один. За что и получил двойку в журнал. И страшно расстроился. Так что мне пришлось идти в магазин и покупать большой и красивый торт, чтобы его утешить.
К счастью, в его детстве двоек было меньше, чем съеденных тортов. По сути, всего две, и обе за поведение. За вторую двойку я купила ему его любимые пирожные. Потому что сладкое поднимает настроение.
Я ведь и сама стала не плохой мамой, правда?
Шутки моего сына, когда он ещё учился в школе. А точнее, всё началось с того дня, когда он принёс с улицы щенка.
Приходит ротвейлер в бюро по найму телохранителей, а секретарша говорит ему:
— Пошёл вон отсюда.
Ротвейлер отвечает:
— Если вы будете выгонять клиентов, к вам никто не придёт.
Секретарша упала со стула. Потом поднялась и сказала:
— Что вам нужно, господин?
Ротвейлер отвечает со злостью:
— Я просто хочу нанять телохранителя. А то в наши дни так трудно жить голубокровкам. Люди по городу ходят без намордников, а дети бегают в свободном выгуле и без поводков. И Дарвин, и Библия не правы.
…
Эволюционировала только одна обезьяна. Остальные только ей подражали.
9
В тексте использованы строчки из песен Виктора Цоя, Вячеслава Бутусова, Ромы Жукова и группы «Кар-Мэн»