…Шеф говорил, что он польский еврей. В те времена я не отличала людей по национальности, для меня все были просто люди. Мы его обожали, ибо он относился к нам как к равным, в отличие от других преподавателей. Не всех, конечно, к примеру, наша литераторша Ирина Анатольевна, входя в класс, говорила:
— Здравствуйте, дети!
И мы постоянно с ней препирались на этот счёт, даже писали перед уроком на доске «Мы — не дети!», и она, входя в класс боком, не поворачиваясь к доске, говорила:
— Сотрите это!
Сейчас вся эта возня выглядит смешной, но тогда уважение к нашему взрослению казалось естественным и необходимым.
…Так вот, возвращаемся к Шефу. В первый же день, как мы пришли к нему на урок, он заявил, что терпеть не может, когда люди говорят «лОжить» вместо «класть», а ещё его раздражает умственная несамостоятельность. И далее рассказывал смешные истории про своих учеников, которые даже академикам указывали на их ошибки.
Шеф нас нянчил, как умел, возился с нами и отвечал за нас. Его влияние на своих учеников оказалось глубоким, мощным и передавалось дальше следующему поколению. Во всяком случае, своих детей я воспитывала в духе критического разума, и вижу, как в них проявляется свободомыслие, и мне это нравится.
В десятом классе моё детство закончилось. Мы начали взрослеть, влюбляться, думать о будущем, всерьёз готовиться к поступлению в университет. Моя последняя школа научила меня воле к победе, скепсису, глубокой любви к музыке и оставила по себе самые лучшие и тёплые воспоминания.
Наши преподаватели в те времена большей частью были взрослыми людьми, многие из них прошли войну и блокаду. Нас любили и многое прощали. Сейчас они почти все ушли, остались единицы. Ушли и некоторые из одноклассников… Всех помню и люблю.
История
Александр Феликсович Каменецкий
Эта новость расстроила Севку похуже, чем несправедливо поставленная двойка по истории. Собственно, двойка-то его уже и не волновала вовсе. Ну, получил и получил, не первая и не последняя, даром что ни за что, да и пусть. Вот ещё была забота из-за оценок переживать. Да, расстроился поначалу, а потом рукой махнул. Ну её, эту историю! Скучная. Да, вышла в результате тройка в четверти, так ведь тройка, не двойка. А за год всё равно четвёрку поставили, значит, и вообще нет поводов для расстройства. Родители — те да! Были недовольны. Мама головой качала, глядя в итоговую страницу дневника, но особо Севке ничего не сказала, и так всё понятно. А отец высказался. Насчёт троечников. Любимое своё выражение, что нет ничего хуже посредственности. Сразу видно, переживает за Севку. А чего плохого в посредственности? Севка над этим размышлял, и так и этак прикидывал, однако до конца не понимал. Чем же так страшна посредственность? А будь у него двойка в четверти, отец бы меньше расстроился? Ведь если посредственности и хуже нет, значит, двойка вроде как лучше тройки. Нет уж, проверять на практике эту теорию отнюдь не хотелось. Впрочем, и отцу Севка верил, если говорит, значит так и есть. Наверное, Севка чего-то сам недопонимал, иногда взрослые становились совершенно непонятными, а иногда, когда дело касалось его Севкиных чувств, проблем и переживаний, и сами взрослые, по мнению Севки, ничего не понимали.
Вот и сейчас. Надо же! В летний лагерь отправляют. Смена ещё какая-то необычная, историческая, что ли. Что-то с годовщиной Великой Отечественной Войны связано. Ну что там может быть интересного? Севка и так всё об этом знает. Мало он из-за истории в школе в этом году натерпелся, теперь и летом то же самое?! Ну её, эту историю! Скучная. Да не в истории же дело! Почему его не спросили?! У него что, своего мнения быть не может? А его не спросили! И ещё удивляются, почему Севка недоволен и упирается всеми конечностями изо всех сил. Вроде бы радоваться должен и благодарить. Да! Вот так! Должно быть, не только родители, да и большинство одноклассников не поняли бы, чем Севка недоволен. Летом в лагере хорошо, весело. А он не просто недоволен, а расстроен не на шутку. Не любил Севка всех этих массовых мероприятий. Точнее, хорошо, когда это ненадолго. Собрались все вместе в хоккей, футбол поиграть. Поиграли и разошлись по домам. И дома можно одному заняться, чем хочешь: и книжку почитать, и телик посмотреть, и в игры на компьютере поиграть. А в лагере что? Целыми днями все вместе: и утром, и вечером одному не остаться, да и ночью вокруг тебя всё те же. Совместные развлечения — это вроде бы и не плохо, но, как считал Севка, в очень ограниченном количестве.
Вот такой был у него характер. Не слишком общительный, не коллективный. Ну так и что? Кому от этого плохо? И не надо ему этот коллектив навязывать. С кем он хотел, он и сам находил время пообщаться, а принудиловки всякой терпеть не мог. Ещё заставьте строем ходить! Нет уж! И тут такой сюрприз. Прямо скажем, неприятный сюрприз. Уж никак он не ожидал, что в этом году купят ему путёвку в этот самый лагерь, будь он неладен. История опять же… Это летом-то?! Не надо! А родители упёрлись: «Кто будет за тобой смотреть? Мы оба работаем». А чего за ним смотреть-то, словно он маленький и беспомощный? А он, между прочим, уже шестой класс закончил, тринадцать лет как-никак. Что он один дома пропадёт что ли? А как каждый день-то? Пришёл из школы и один до вечера. А в чём же разница-то?! Только в том, что в школу идти не надо, и один с утра, а не с обеда? Да велики ли отличия? Что полдня сам по себе, что целый день. Вечером-то родители будут домой приходить, как обычно, и никуда Севка не денется, будет под присмотром. Но никакие доводы, никакие уговоры на родителей не действовали.