Севка, конечно, подозревал, что это всё из-за той недавней истории. То есть какой недавней?! По весне всё случилось, а для Севки словно вчера. Он и впрямь тогда не на шутку испугался. До сих пор не может понять, как же лёд под ногой так предательски раскололся. Севка даже осознать ничего не успел, а пальцы уже сами судорожно цеплялись за края льдины, и ноги болтались, шарили в поисках дна. А дна-то и нет. Как не близко берег, только глубина здесь уже метра два, может и с лишним. Севке с лихвой хватило бы. И ведь говорили, предупреждали в школе, запрещали, рассказывали — лёд по весне тонкий и хрупкий, легко крошится. Так-то оно так, да вон же мальчишки по льдинам прыгают и ничего… Ага, им ничего, а Севке не повезло. Хотя, как сказать не повезло или повезло? Повезло, что выбрался. Лёд, конечно, весной хрупкий, толстые льдины крошатся длинными тонкими мутноватыми кристаллами, похожими на гигантские иглы, только оттого у льдин и поверхность становится шершавой и ячеистой. Уцепиться есть за что. Вот Севка уцепился и выбрался, хотя этот момент он не слишком чётко помнил, как-то само собой получилось. Со страху, наверное. И тут уж на берег быстрей. Хватит, накатался на льдине! Да и остальные мальчишки одумались, тоже на берег попрыгали. «Вот не слишком верим в то, что в школе говорят, все на опыте перепроверяем, — мелькнуло у Севки запоздалое раскаянье. — Кто на чужом, а кто и на своём собственном».
На берег-то Севка выбрался, а дальше что? С одежды течёт струями, обувь также совсем не сухая. День субботний — родители дома. Вот пойдёт он сейчас домой в таком виде, и там такое начнётся! Да его точно прибьют, не посмотрят, что он чуть-чуть сам не помер, не утоп. И мальчишки вокруг собрались, обсуждают, переговариваются, толкуют о чём-то, советы дают, а Севка словно и не слышит. Сам в полной прострации и растерянности. Напугался, всего трясёт, да и холодно становится. Хоть солнце и жарит по-весеннему с ясного голубого неба, однако не лето ведь — весна. На реке лёд, в тени под кустами ещё снег не стаял. Вот же засада: и домой нельзя, и так стоять нельзя.
— Зажигалка есть у кого? — Севка и голос свой не узнал, хриплый какой-то. Откашлялся: — Костёр разведите.
— Точно, дрова тащите, — скомандовал Феофан, доставая зажигалку из кармана.
Вообще-то Севка знал, что Феофана зовут Славкой и учится он в восьмом "в" классе, но все называли его Феофаном, а отчего так, Севка не ведал. И спрашивать, конечно, не стал бы. Куда ему вопросы задавать восьмикласснику, да ещё такому! Феофан был известный в школе двоечник и прогульщик, и курил за углом школы, почти не скрываясь от учителей. Оттого и зажигалка всегда в кармане. Курение Севка не одобрял и не понимал, для чего себя травить. Вредно же, это любому известно. Ну, это не его, Севкино, дело. Честно сказать, Севка Феофана побаивался. Кто его знает, что у такого на уме, хотя Севка и не слышал, чтобы тот младших доставал. Вот и сейчас помогает, а мог бы просто посмеяться да идти своей дорогой.
Севка огляделся, нет ли ненароком на берегу девчонок, и стал стягивать с себя мокрую одежду, глядя, как быстро собранные поблизости коряги, щепки и куски едва подсохшей берёзовой коры Феофан-Славка ловко сложил шалашиком и поджёг.
Мокрые джинсы липли к телу, и пока Севка долго, неловко прыгал на одной ноге, костёр быстро разгорался, а Феофан жёлтыми от курева пальцами с завидным умением подкладывал в огонь все новые щепки. Севка отметил, что у него ни за что не получилось бы так быстро и хорошо развести костёр, у Феофана чувствовался немалый опыт. Севка остался в одних трусах, подтолкнул к костру ботинки, пододвинулся ближе к огню, растягивая в руках мокрую одежду, но так, чтобы и самому тепла хватало. Голышом на улице было не комфортно, холодно, да и неловко, но все же лучше, чем в мокрой куртке и брюках. Мальчишки, вернувшиеся с новыми дровами, тоже окружили костёр, грелись, стараясь лишь оставить Севке побольше места, для его вещей, с которых капала холодная вода. Тихо беседовали, обсуждая Севкин заплыв, посмеивались, сетуя на коварный, ненадёжный лёд. Севка молчал. Феофан и вовсе от костра отошёл, достал из пачки сигарету, закурил. Севка, морщась от дыма, задумался, и, как часто бывало, перед глазами поплыли яркие картины воображения. Он вдруг ясно, словно наяву, вновь переживал своё «купание». Вот он судорожно вцепился в край льдины, а ноги болтаются в воде в попытках нащупать опору, дно, но до дна не достать. А вода ледяным холодом проникает под одежду, и та становится всё тяжелее, сковывает движения, тянет вниз. И течение подхватывает Севку и всё глубже затягивает подо льдину, и держаться становится невыносимо тяжело, и Севка скребёт пальцами по скользкой поверхности и никак не может ухватиться. Вот локти соскользнули, и он, по самую шею в воде, из последних сил царапает ладони об острые сколы. Но нет! Река несёт неотвратимо, и сил держаться уже не хватает. Льдина опять предательски крошиться, и Севка с головой резко уходит под воду. Он в ужасе дёргается, стараясь вынырнуть, и со всей силы врезается лбом в нижнюю неровную поверхность льда над головой. И вокруг только тьма и жуткий холод, и нет просвета, и некуда вынырнуть, и лёгкие уже разрывает от желания сделать вдох.