Мне снился негритёнок верхом на летающем бегемоте под куполом цирка. Сверкая жемчугом улыбки и раскинув в стороны маленькие руки, он передавал мне привет…
Утром папа сказал:
— Звонила бабушка, она с тобой в музей не пойдёт, заболела. Придётся мне.
Я хотел ответить, что дорогу прекрасно знаю, ходили с классом. Но мама вряд ли бы отпустила одного — слишком много переходить улиц.
В общем, мы пошли. Решили пешком, без всяких троллейбусов. Свернув в переулок, увидели столпотворение у магазина. Люди стояли группами, раскованно беседовали, занимая весь тротуар.
У встречных отец спрашивал:
— Там есть чего-нибудь?
— Есть, всё есть!
— Мартын! — вдруг заорал отец.
Один дядька подпрыгнул и пошёл к нам. Я узнал нашего соседа, которого, не смыкая глаз, всю ночь ждала жена. Он остановился в двух шагах и с пафосом произнёс:
— Я лиру посвятил народу своему! Быть может, я умру неведомый ему!
— Но я ему служил, — согласился отец, — и сердцем я спокоен! Пускай наносит вред врагу не каждый воин, но каждый в бой иди! А бой решит судьба!
— Я видел красный день, — орал дядя Мартын, — в России нет раба! И слёзы сладкие я пролил в умилении…
— Ты где пропадал, сволочь?!
— Да вот, понимаешь…
Отец обернулся ко мне:
— Жди здесь. Это недолго.
И они оба захохотали и нырнули в омут подворотни. А я остался один.
Я разглядывал мужчин в одинаковых плащах из шершавого материала. Была одна женщина в детском пальто и с лицом кикиморы из мультика. Ей протянули стакан:
— Тебе, Галина, половину…
Она лакала, запрокинув голову. Фиолетовая нижняя губа шлёпала по граням посуды. Ласковое, уже почти осеннее солнце, купалось в стакане с янтарной жидкостью. Выстрелило искрой на последней капле, упавшей в глотку старухе…
Все вокруг были счастливы. И говорили на каком-то булькающем языке:
— Я вчера бль, бль, бль-на…
Наконец-то, папа с другом вынырнули из толпы.
Дальше пошли втроём. Отец, сложив руки в трубочку, что-то говорил в ухо дяде Мартыну. Тот таращил глаза, в комичном ужасе подпрыгивал на ходу, делая в воздухе велосипед. Они хохотали, я завистливо морщил нос. Остановились на углу. Папа сказал мне:
— Зайдём ко мне на работу. Это недолго.
Будто у меня был выбор.
«Работа» началась с бетонного забора. Потом железные ворота и двухэтажное здание с табличкой у входа — «Инструментальный цех НИИ Минтяжмаш…». Не успел до конца прочитать, нам гостеприимно распахнули дверь.
— Обана! — закричал отец и вытащил из карманов две бутылки с «отравой». В комнате на лавках вокруг стола сидели пьяные мужики. Все очень обрадовались, кто-то захлопал в ладоши.
Мне дали помидор, и мужчина в синем халате повёл меня на второй этаж.
— Вот тебе бумага и карандаш. Рисуй. Только гитару не трогай, а то она расстроится.
Гитара лежала на диване. Конечно же, я подошёл и провёл пальцем по струнам. Подумал, что сейчас же потекут слёзы из белых колков на грифе или ещё из какого места. Но ничего не случилось.
В кабинете стояло ещё несколько письменных столов. На стенах висели диаграммы и вымпелы «передовых коллективов». Здесь хоть не воняло, как на первом этаже.
Нарисовал какую-то фигню. Сложил рисунок в самолётик. Он полетал немного и рухнул за шкаф с документами.
Стал разглядывать картинки из «Крокодила» и записки с цифрами под стеклом на столе. И вдруг увидел уголок бумаги, торчащий из-под всех этих инсталляций. Потянул и вытащил чёрно-белую фотографию…
Я держал снимок двумя руками. Я такого раньше не видел. Голая женщина сидела верхом на голом мужчине. Глаза её были закрыты, на лице гримаса не понятного мне ощущения. Я смотрел, не отрываясь на пухлые груди и завораживающий чёрный треугольник внизу живота. Прошло несколько минут. Я изучил каждый миллиметр её прекрасного тела от самых бровей и до коленок…
Внизу что-то разбилось. Раздался дикий хохот. Я быстро спрятал фотографию обратно. Спустился по лестнице, отодвинул засов входной двери и вышел на улицу.
Перешёл дорогу и встал напротив окон, где только что был. Я стал мудрым. Я видел. Вся нелепость окружающего бытия, детское понимание концепции мирового порядка, мудрость учебников и книжек про Незнайку, всё скатилось в эту каракулевую воронку. Осталась голая правда жизни, прямолинейное её понимание. Как у взрослых. Я понял, откуда, вообще, всё и ради чего. Ну, мне так казалось в те минуты…
Я вертел головой, пытаясь запомнить место. Здесь раньше никогда не был. Вот будка «ремонт обуви» с жёлтыми занавесками. Нерусский дедушка колотил туфлю. Булочная на углу, аптека. Раньше у магазинов не было имён. Например, спрашивали: