— Я должен вам сказать, — он шагнул к ней. Фолкнер загородил Сару. Не повышая голоса, он предложил:
— Расскажи нам, приятель. Давай, выкладывай все, что знаешь.
— Доктор Гольбейн…
Сара нахмурилась. Какое отношение имеет к убийствам старый викарий? Помнится, на похоронах Дейви он говорил о зле, поселившемся в Эйвбери. Может быть, старику известна подоплека убийств? Внезапно ее пронзила страшная догадка. Нет. Такое невозможно. Разве он способен…
— Доктор Гольбейн помутился рассудком, — заявил Эдвардс. Он глубоко и облегченно вздохнул» словно нехитрое признание сняло с него тяжкую ношу.
Сара с Фолкнером настороженно переглянулись.
— Боюсь, что мне не совсем понятно ваше сообщение, — сказал Фолкнер.
Эдвардс расправил плечи. С видом человека, сообщающего им горькую, неприкрашенную правду, он сказал:
— Наш бывший возлюбленный викарий сделался… католиком.
— Кем-кем? — не сдержавшись, выпалила Сара. Что за несуразица, что за глупые недомолвки? И все только ради того, чтобы сообщить, что старый священник перешел в иную веру. Но, немного поразмыслив, сообразила, что Эдвардсу это видится несколько иначе. Он был на редкость серьезным молодым человеком, искренне преданным своей вере.
— Католиком, — повторил Эдвардс. Второй раз это признание стоило ему гораздо меньших усилий. И торопливо добавил: — Надеюсь, теперь вам понятно, что приход недопустимо подвергать обыску?
— Ваше преподобие, — начал Фолкнер. — Не могу себе представить, чтобы находки вроде нескольких католических трактатов и Библии стали бы большим потрясением для местных жителей. Сегодня всех волнуют более серьезные вещи.
— Боже милостивый, дело совсем не в этом. Видите ли, это доктор Гольбейн…
Дверь в комнату внезапно распахнулась. Эдвардс осекся на полуслове. Неожиданно его лицо смягчилось. Усталости и подавленности словно и не бывало. Сара обернулась. В дверях стояла Аннелиз. Девушка была очень бледная, но совершенно спокойная. Она была непривычно сдержанно одета. С первого взгляда Аннелиз поняла, что здесь происходит.
Гордо подняв голову, она подошла к Эдвардсу и ободряюще дотронулась до его плеча ладонью. В этом жесте не было ничего из ряда вон выходящего. Зато он ясно свидетельствовал о их дружеских отношениях.
— Привидения — дело рук преподобного Гольбейна, — тихим голосом объяснила Аннелиз. — Ему вздумалось выдворить из Эйвбери моего отца. А гостиницу снова превратить в католический монастырь, как в прежние времена.
— А для того, чтобы устраивать по ночам шум, он воспользовался валявшимися у нас старыми цепями, — добавил Эдвардс. Как только все стало известно и больше нечего было скрывать, он заметно оживился и заявил более откровенно: — Если бы приход обыскали, тотчас же нашли бы цепи. И хотя доктор Гольбейн не в своем уме, он вряд ли заслуживает подобного унижения.
Сара ошарашенно покачала головой. Ничего подобного она не ожидала.
— Вы ничего не выдумываете?
— Как ни прискорбно, все, что я сказал, — правда, — ответил Эдвардс. — Я давно уже заподозрил неладное. Прошлой ночью я засиделся позже обычного. У меня было… — он взглянул на Аннелиз, — у меня был назначено свидание. Как бы то ни было, доктору Гольбейну не было известно, что я не сплю. Я услышал, как он вышел из дому. Учитывая его возраст и то, что он на самом деле был нездоров, меня это встревожило. Я пошел следом за ним.
— Куда? — потребовал отчета Фолкнер.
— На кладбище, за гостиницу, — быстро отозвался Эдвардс. — Когда я понял, что у него на уме, то был вынужден вмешаться и уговорить его вернуться в приход.
— А вы успели после этого на свидание? — спросила Сара. Она спросила бессознательно, без какого-либо намека, но Эдвардс неожиданно смутился и покраснел.
— Нет. К превеликому сожалению, я не мог бросить старого викария, мне пришлось остаться с ним.
— И тем не менее прошлой ночью во двор конюшни пришел кто-то другой. Верно я говорю, Аннелиз? — Фолкнер обратился к девушке. Он сочувственно смотрел на нее. Несмотря на то, что он произносил слова мягко и сдержанно, Аннелиз вздрогнула и испуганно посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц. А Фолкнер продолжал как ни в чем не бывало:
— В конюшню пришел молодой человек, идеалист по натуре. Которого в темноте легко можно было принять по ошибке за преподобного Эдвардса.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказала Аннелиз еле слышно.
— Неправда, — так же спокойно, не повышая голоса, говорил он, — вы просили помощи у Дейви Хемпера, у мистрис Хаксли. Вы просили помощи также у преподобного Эдвардса. И, осмелюсь предположить, обращались к Бертрану Джонсону. Короче говоря, вы настолько отчаялись, что просили бы любого, кто, по вашему мнению, согласился бы помочь вам. Верно я говорю?
Девушка не просто побледнела. Лицо ее стало землистым, как у мертвеца. Слезы покатились по щекам. Она напоминала животное, попавшееся в ловко расставленную западню.
— Я никогда не хотела… Я клянусь вам… Я даже не догадывалась до тех самых пор, как Дейви… Но и тогда…
— Но и тогда у вас не хватило духу, чтобы выдать властям родного отца. Я верно говорю?
Она подавленно кивнула. На нее было жалко смотреть. Бессознательно Эдвардс обнял ее рукой за плечи. От его прикосновения она вся содрогнулась и отпрянула в сторону.
— Лучше не делайте этого, — предупредил Фолкнер. Сам он даже и не пытался приблизиться к Аннелиз, не только прикоснуться. Он просто смотрел на нее со смешанным чувством гнева и сострадания. Сара поняла, что навсегда запомнит его взгляд.
Она почувствовала в животе боль. И с пронзительной ясностью поняла, что же произошло. Но этому не хотелось верить. Не дай Бог, что ее кошмарная догадка окажется правдой.
— И это он убил цыган? — задал вопрос Фолкнер.
Аннелиз кивнула.
— Но почему?
Аннелиз низко склонила голову. Ей было стыдно и горько говорить об этом. Сбиваясь и всхлипывая, она рассказала им все.
ГЛАВА 44
Солнце уже клонилось к закату, когда возле гостиницы стали собираться деревенские женщины. Фолкнер вошел в зал. Морли, как обычно, был занят своими кружками.
— Чего вы желаете? — задал он привычный вопрос. Голос был хриплым от усталости, глаза нервно бегали по сторонам.
— Правду, — сказал Фолкнер. — По-моему, мне теперь все до конца известно, но я хотел бы еще раз убедиться и выслушать вас.
— Я не понимаю, о чем вы говорите. Если вам хочется пива — пожалуйста. А если нет, не мешайте мне заниматься своими делами. Аннелиз куда-то запропастилась… Как будто ей неизвестно…
— Она в приходе, у священника. Там она и останется, пока мы не доведем дело до конца.
— Какого черта?..
— Цыгане застукали вас, не так ли? — спросил у него Фолкнер почти дружелюбным тоном. — Они частенько шатаются по ночам. Такая уж у них привычка. И они увидели что-то такое, чего им знать не полагалось. Вот почему вы их прикончили.
Он наклонился через стойку. Морли смотрел на него в упор, застыв от испуга и изумления. Он был не в состоянии отвернуться и отвести глаза. Фолкнер продолжал:
— Затем Дейви попытался вас немного пошантажировать, и ему тоже пришлось отправиться вслед за цыганами. Правда, признаюсь честно, мне не совсем понятно, что же случилось с последним. Но у Бертрана было отзывчивое сердце. Он чутьем догадался, что Аннелиз загнана в угол, и пытался помочь ей.
Фолкнер выпрямился. Ему хотелось поскорее покончить с делом.
— Поэтому вы решили заодно разделаться и с ним. Или, может, вам показалось, что это Эдвардс? Когда вы поняли, кто ваша жертва? Когда Бертран повернулся и увидел вас?
Лицо трактирщика исказилось злобной гримасой. Он с силой грохнул кружкой по стойке, так, что в ней осталась вмятина, и бросился к Фолкнеру.
— Господи, да я тебя…