Перед девочками была лестница, покрытая серой ковровой дорожкой. По дорожке взад-вперёд сновали люди, какие-то озабоченные женщины в вязаных кофтах и шарфах и мужчины в очках и без очков, с бумагами и без бумаг. На Катю и Маню никто не обращал внимания.
Черепаха Зинаида вдруг отчаянно заскреблась в коробке. Что же вы, мол, стоите, ни туда ни сюда. Уж пришли, так давайте не стесняйтесь, ищите вашего таинственного незнакомца! А то стоите как столбы, всем мешаете!
И тогда сёстры набрались решимости, поднялись по лестнице, потянули за ручку двери, на которой висела чёрная блестящая табличка «Издательство «Советская реклама», и вошли...
То, что они увидели, их поразило. Они ожидали оказаться в квартире, где, по всем правилам, сначала должна была быть прихожая, потом коридор, а потом уже и комнаты, — а оказались сразу в большой-большой, да к тому же набитой множеством людей, комнате, где за письменными столами сидело не меньше пяти–семи женщин всех возрастов, а вокруг бродили ещё какие-то люди, что-то смотрели, перекладывали, о чём-то переговаривались. Женщины за столами писали, склонясь над столом, некоторые пили чай.
Увидев Катю с Маней, все они, как по команде, подняли головы и удивлённо уставились на детей.
Катя с Маней немножко оробели.
— Здравствуйте, — сказали они, несколько заикаясь и обращаясь сразу ко всем, кто находился в комнате.
— Здравствуйте, коль не шутите, — ответила за всех низким сиплым голосом толстая женщина в круглых очках и со стаканом чая в руках, в котором плавала неровная жёлтая долька лимона, и вдруг крикнула куда-то вбок:
— Марь Степанна! Марь Степанна! Иди сюда! Твои девицы заявились! Гляди, как подросли. А я их и не узнала!
И женщина без особого интереса и довольно строго взглянула на Катю и Маню сквозь очки и шумно отпила из стакана большой глоток чаю.
Из двери сбоку выскочила ещё какая-то женщина, наверно Марья Степановна, и тоже не слишком удивлённо уставилась на Катю с Маней.
— Да нет, это не мои, — сказала она. — Вы, дорогие, кого ищете?
Приободрённые ласковым тоном, Катя с Манечкой вынули коробку с черепахой из кармана и сказали:
— Мы ищем товарища Переверзеева. Он тут раньше...
— Михал Михалыча? А он, мои ненаглядные, у директора! А вы кем же ему приходитесь, лапочки? Что-то я раньше не слышала, чтобы у Михал Михалыча были дети!.. Наташ, представляешь? — обратилась она к толстой женщине с чаем. — Ребятки-то, оказывается, Михал Михалычевы! Ай да Михал Михалыч! Ну и хитрец! За холостяка себя выдавал.
— Брось, Марь Степанна, какие дети! У Михал Михалыча мать-старуха и никаких детей. Тоже скажешь!.. — И, обратившись снова к Кате и Мане, строго сказала: — Вам, уважаемые, собственно говоря, чего надо? Зачем вам Михал Михалыч? Кто вы, собственно говоря, ему будете?..
— Мы ему никто не будем, — снова оробели Катя с Маней. — Просто мы ему принесли...
— Что принесли-то?.. Принесли, так давайте. Я передам, когда Михал Михалыч освободится... Вас кто послал-то?
— Никто не послал... Мы сами...
— Сами? — удивилась женщина, — Вы что ж, соседки его, что ли?
— Нет, мы не соседки.
— Хороши девчата, — сказала Марь Степанна. — У моего племянника двое таких. Ух и озорные!
— Так вы не от мамаши Михал Михалыча? — продолжала допытываться женщина в очках.
— Нет, не от мамаши. Мы хотим...
Но тут в соседней комнате, за дверью, резко зазвонил телефон, женщина бросилась туда, а двери, на которых висела табличка «Директор», вдруг неожиданно распахнулись и из них выкатился низенький круглый человек с большим коричневым портфелем. Он размахивал руками и громко кричал:
— Это чёрт знает что такое! Разве это план?! Это не план, а какое-то недоразумение! Я этого не оставлю! Я буду жаловаться! Это возмутительно! Это безобразие! Это чёрт знает что такое!
— Михал Михалыч, тут к вам посетители, — сказала женщина в очках. — Я спрашиваю: от мамаши? Говорят: не от мамаши!
— Что? Посетители? Какие ещё посетители?! Чёрт бы побрал всех посетителей! Говорю вам, Надежда Григорьевна, повторяю вам, если в издательстве ко мне будет по-прежнему такое наплевательское отношение, то я умываю руки! Фотографируйте сами!
— А я что, Михаил Михалыч? Я разве против! Это Никанор Петрович!
— Безобразие! Возмутительно! Нет-нет, в таких условиях я работать отказываюсь! От-ка-зы-ва-юсь! Больше я здесь не появлюсь! Пока! Живите без меня!
Человечек подбежал к вешалке, схватил с быстротой молнии кожаное чёрное пальто, быстро его напялил, водрузил на голову кепку, кинулся к дверям, чуть не сбив с ног Катю и Маню, и исчез.