— Михал Михалыч, — сказала она. — Нам больше ехать нельзя. Нас мама ждёт.
Толстяк от неожиданности вздрогнул, обернулся и всплеснул короткими ручками:
— Ах, боже мой! Да я совершенно забыл! Ах, простите! Дела, знаете, дела!.. Так что вы хотите, товарищи? Ах, простите, дети?.. Вы ведь что-то хотели, если не ошибаюсь? Да? Хотели или не хотели?..
— Хотели, — сказала Катя.
— Так что же вы хотели? Говорите скорей! Скоро Семёновская, у меня совещание. Да, да, я очень занят, очень! Это какой-то сумасшедший дом! Всегда бежишь! Всегда опаздываешь! И этот Макрухин ещё, чёрт бы его драл. Без меня, видите ли, начать не может. Боже мой, что за жизнь! Что за жизнь! Просто какой-то кошмар, а не жизнь!
— Вот возьмите, пожалуйста, это вам... — Катя решительно протянула Эм. Переверзееву белый рулон. Взяла у Мани зелёную коробочку и вложила её в руки оторопевшего Михал Михалыча.
— Мне?! — чрезвычайно вытаращил глаза толстячок Переверзеев. — Простите, а что это?.. — Он воззрился на рулон в левой руке и на коробку в правой, как если бы ему Катя в левую руку вставила дамасскую саблю, а в правую — ящик с динамитом. — Ах, да, да, понимаю!.. — Он помахал в воздухе рулоном и так и сяк повертел коробкой... — Нет, впрочем, ничего не понимаю! Что это? Что? А? Что это такое?
— Вот тут, в коробочке, черепаха. А это рисунок...
— Черепаха?! Рисунок?! — Толстяк резко повернулся к девочкам, в упор глядя на них небольшими близорукими глазками под толстыми выпуклыми линзами очков. — Простите... а-а-а... да-да... нет-нет... Федя, ты что-нибудь понимаешь? Федя, скажи, а?.. Ты понимаешь что-нибудь?..
Федя молча посматривал в зеркальце на Михал Михалыча и девочек.
— Это наш подарок. Это мы вам дарим, — дрожащим голосом сказала Катя.
— Что? Подарок? Дарите?.. Вот это вот подарок?.. А-а, понятно, понятно. Ну, то есть, ничего не понятно! Ни-че-го!!
— Да вы на неё посмотрите, Михал Михалыч! — попросила Катя. — Она хорошая! Она одуванчики ест.
— Кто одуванчики ест? Кто хорошая? Боже мой, сумасшедший дом!.. Федя, почему ты остановился? Кто тебя просил останавливаться? Ты что, не знаешь, что мы опаздываем?
— Зинаида, черепаха наша... Мы её вам решили отдать...
— Отдать?! Но почему?! Почему вы вдруг решили отдать мне вашу эту... как её... черепаху... ченаиду... — ох, боже мой, у меня уже совсем ум за разум заходит! — эту вашу черепаху Зинаиду? Или как там её?
Федя крутанул руль и в зеркальце тоже очень удивлённо поглядел на Катю.
— Мы просто вам её дарим, — тихо прошептала Катя.
— Дарите? Вот номер! Час от часу не легче! Но за что? За что, скажите на милость, вы мне её дарите! И как она, собственно говоря, выглядит? Сроду не видел черепах!.. Ах, боже мой, черепахи какие-то!.. Федя, ты видел когда-нибудь черепах? Скажи честно. Видел? Видел?
— Видал, — усмехнулся в зеркальце Федя. — Была когда-то у меня. С ножками такая. С ручками.
— С ножками? С ручками?.. Ах, боже мой, да это даже, я бы сказал, интересно! Скажите пожалуйста, с ножками! С ручками!.. И что, можно посмотреть? Интересно, Федя! Интересно! Сейчас посмотрим. Она что, тут? — Толстяк вскинул рулон и заглянул в него, как в телескоп. — Где же она? Ничего тут нет!
— Да что вы! Она в коробочке сидит! — засмеялась Катя. — Она бы из рулона выпала!
И Манечка тоже приободрилась, повеселела и сказала:
— Да, в коробочке. Она там заснула, наверное. Она очень спать любит.
— Скажите пожалуйста, спать любит! — поразился толстяк. — Это надо же! Федя, ты слышишь? Слышишь? Она любит спать! Скажи пожалуйста! Давайте посмотрим, как она там спит! Вот так номер! В жизни не видел, как спит черепаха! Она что же, на боку спит? Или на спине? Или на голове, может быть, а?.. — Толстячок вдруг весело закудахтал. — Федя, а, как тебе нравится? Она спит на голове!
— Она на животике спит, — сказала Манечка, — у неё животик твёрдый.
— Животик твёрдый? Вот так номер! Никогда бы не подумал! Вернее, я об этом вообще никогда не думал!.. Федя, подержи!
Михал Михалыч сунул Феде белый рулон и быстро дёрнул ленточку на коробке... Зинаида сидела на шелку, как королева, поводя головой из стороны в сторону и растопыря все свои четыре лапки.
— Боже мой! — воскликнул Михал Михалыч. — Боже мой, кажется, я такое видел когда-то!.. Да, да, вспоминаю! Когда мне было года три, мой дедушка Селивёрст Селиваныч привёз мне такую из пустыни Гоби. Он был путешественник, мой дедушка! Федя, ты слышишь? Да-да! У меня была такая же красавица! И как же я забыл, у неё тоже был твёрдый животик! Ну, конечно, твёрдый! А то какой же ещё? Разумеется, твёрдый! Нет, это непостижимо, что мне пришлось снова это увидеть! Вот так номер! Федя, каково, а? Нет, каково?! Потрясающая черепаха! Умопомрачительная! Чёрт знает что такое!.. И вы её дарите мне? Да? Мне? Но вы не сказали за что? За что, собственно, вы меня такой чести удостоили?