Михал Михалыч резко обернулся, вдруг сердито фыркнул и снова в упор уставился на девочек.
— Потому что вы были хороший, — сказала Катя, ужасно смутилась оттого, что ей пришлось сказать слово «были», и поправилась: — Нет, то есть, вы и сейчас хороший... но тогда были лучше.
— Что? Я был лучше?.. Федя, останови машину! — внезапно приказал толстяк и, энергично пыхтя, пересел на заднее сиденье к Кате и Манечке.
— КОГДА я был лучше? — спросил он, напирая на слово КОГДА и разглядывая девочек так, как разглядывают редкой породы попугаев в зоопарке. Катя и Манечка даже съёжились под этим пристальным взглядом.
— Ну, тогда, когда вы нам письмо написали...
— КАКОЕ ПИСЬМО?! — гаркнул Михал Михалыч, страшно округлив глаза и напугав Манечку до такой степени, что она чуть не подпрыгнула на сиденье, причём губы её моментально задрожали, а из глаз выкатилась всегда готовая выкатиться чистая, прозрачная слезинка.
— КАКОЕ ПИСЬМО? Какое ещё письмо? Федя, ты слышишь, я им послал письмо! Мне, видно, делать нечего — я шлю направо и налево письма. Нет, мне просто больше нечего делать! Как тебе нравится, Федя, а? Как тебе нравится?! Я им послал письмо!.. Что же ты опять встал? С ума сошёл? Гони машину! Опаздываем!
— Так вы нам не посылали писем?
— Нет. Я вообще никому писем не посылаю. Мне некогда! Понимаете, некогда! Я даже собственной родной тёте в Казань уже три года не писал писем! У меня нет ни секунды свободного времени!
— И посылку нам тоже не посылали?
— Разумеется, нет. Посылок я вообще уже лет сто никому не посылал. Кому мне, собственно, посылать посылки? Странно, очень странно!
— И вы никакой не «таинственный незнакомец»?
— Что? Таинственный незнакомец? Это интересно! Интересно! — Толстяк закудахтал, подпрыгнул на месте и хлопнул себя руками по животу. — Я — таинственный незнакомец! В этом что-то есть, а, Федя? Таинственный незнакомец! Как тебе это нравится? Это неплохо звучит — таинственный незнакомец! Это да! Вот так номер!
У Кати и у Манечки вытянулись лица. Вторая слезинка показалась из правого Маниного глаза и на сей раз бодро по катилась по толстой розовой щеке. За ней — третья и четвёртая...
— Извините, — подавленно сказала Катя. — Извините нас, пожалуйста. Мы ошиблись.
И столько было в Катином голосе огорчения, разочарования и ещё чего-то нехорошего, что Манечка, уже не в силах сдерживаться, в полный голос зарыдала.
— Выпустите нас, пожалуйста, — тихо попросила Катя, сама еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. — Мы думали, это вы... А это вовсе не вы...
— Кто ВЫ? Кто НЕ ВЫ? — подскочил на сиденье, взбрыкнув ножками в коротких брючках и полосатых носочках, Эм. Переверзеев. — Ничего не понимаю! Фр-р! — Он дёрнул себя за клок торчащих во все стороны жёстких, стриженных ёжиком волос. — Чудовищные дети! Федя, останови машину! Почему они плачут? Почему плачут эти дети? Федя, ты что-нибудь понимаешь? Немедленно останови машину!
— Они вас за другого приняли.
— За другого! Но за кого? За кого? Разве я на кого-нибудь похож? Федя, похож я на кого-нибудь? Скажи честно, похож? Что же ты встал? Езжай, Федя, езжай!
— Мы... думали... вы... таинственный... незнако-о-миц! — проревела Манечка. — А вы ни... ни... ни... таинствена-а-й... Я к ма-а-аме хочу-у-у... к ма-а-а-ме...
— Ах, да что же вы плачете?!
Михал Михалыч снова подпрыгнул на сиденье, хлопнул себя, как курица крыльями, руками по бокам и громко фыркнул.
— Федя, они плачут! Что делать? Ты не знаешь, что надо делать в таких случаях? Боже мой, какие странные дети! В жизни не видел таких странных детей. Что с ними надо делать, Федя? Что надо делать, чтобы они не плакали?
— Домой отвезти, — сказал Федя. — У них небось родители сами уже слёзы льют.
— Родители? У них есть родители?! Ах, да, впрочем, почему бы им не быть, родителям? Конечно, у них есть родители! И как же я сразу не догадался, наверняка есть! Скажите, дети, ведь у вас же есть родители?
— Е-есть... Они не пла-а-чут... Папа на рабо-о-те... А мама ушла-а-а...
— Ах, боже мой, папа на работе, а мама ушла! Интересно, куда ушла эта мама, вместо того чтобы следить за своими детьми? И почему папа на работе в то время, когда его дети дарят совершенно незнакомым людям черепах и едут с ними неизвестно куда и неизвестно зачем?
Михал Михалыч внезапно резко повернулся к Феде и забарабанил кулачком в мощное Федино плечо.