— Федя, куда ты гонишь?! Куда? Куда тебя чёрт несёт? Немедленно останови машину!
Федя нажал тормоз. «Жигули» остановились.
— Федя, что же нам делать? — Михал Михалыч всплеснул ручками с зажатой в левой руке Зинаидой. — Дорога каждая минута! Каждая секунда! Нет, это просто непостижимо! Каким образом вышло, что эти несравненные дети оказались в нашей машине? И зачем мы их везём на совещание? Они что, специалисты в области фотосъёмки? Или наши заказчики? Или то и другое?
Федя ничего не ответил. Он посматривал в зеркальце на двух маленьких девочек на заднем сиденье и усмехался.
— Вы, Михал Михалыч, про это-то забыли, что ли? — сказал он и протянул Эм. Переверзееву белый рулон, стянутый круглой чёрной резинкой, какими обычно в «Универсаме» закрывают полиэтиленовые пакеты с продовольственными продуктами.
— Это ещё что? — вытаращил глаза Михал Михалыч. — Бог ты мой, ЭТО ЧТО-ТО ЕЩЕ!
Толстяк быстро развернул рулон, фыркнул, ахнул, взбрыкнул обеими ножками:
— Федя, это уникально! Это непостижимо! Кажется, они мне ещё произведение искусства преподнесли!.. Это мне? Тоже мне? Неужели, неужели тоже мне? Так это же чудо! Чудо! Пикассо! Сальвадор Дали! Кто это рисовал? Неужели вы?.. Ах, что за дети! Непостижимые дети! И что за странный, удивительный день! Я уже лет сто не получал подарков, а сегодня они сыпятся на меня как из ведра!.. Фр-р-р! Уникально! Уникально! Непостижимо!.. Но господи, нас же ждут! Что скажет Макрухин?! Через пять секунд мы должны быть на совещании! Вечная гонка! Вечная спешка! Сумасшедший дом, а не жизнь!
Михал Михалыч поднёс рисунок к носу, а потом взмахнул им в воздухе, как флагом:
— Нет, неужели вы, в самом деле, это сами нарисовали?! Это же изумительно! Это прекрасно! Какое буйство фантазии! Какая потрясающая раскрепощённость! Нет, это не простые дети! Это талантливые дети! Федя, ты слышишь, — это таланты! Попомни моё слово — они далеко пойдут! Далеко! Далеко пойдут!
При каждом восклицании коротыш резво тыкал кулачком в мощное Федино плечо. Федя криво усмехался.
— Так чего ж делать-то, Михал Михалыч? Вы вроде торопились? Опаздывали, вроде того?.. А теперь на месте стоим. Ни туда ни сюда. Странно получается, — сказал Федя.
— В самом деле... В самом деле странно... — Михал Михалыч дёрнул себя левой рукой с коробкой за нос, а рулоном в правой руке пошебуршил себя по жёсткой макушке. — Но эти дети... Эти потрясающие дети... Их же нельзя так оставить. А? Или, ты думаешь, можно? Федя, скажи мне честно: ты думаешь, можно оставить этих детей? Можно поблагодарить их за подарки и выставить из машины? Ты так думаешь?
— Вам виднее, — сказал Федя. — Делайте, как хотите. Я — что? Я — ничего. Скажете вези — повезу. Скажете не вези — не повезу.
— Ну да, ну да, я так и знал! — закипятился Михал Михалыч. — Ты равнодушный человек, Федя! Тебе всё равно! Всё равно!.. Дети, скажите мне, вы куда-нибудь торопитесь? Скажите честно, торопитесь вы куда-нибудь или нет? А? Отвечайте быстро! Что вы молчите? Дети должны отвечать быстро, когда их спрашивают взрослые!
— Нет, — сказала Катя. — Мы никуда не торопимся.
И Манечка тоже сказала:
— Мы никуда не торопимся, — потому что этот смешной круглый Эм. Переверзеев начинал ей отчего-то нравиться. Как, впрочем, и Кате, которая уже чуть ли не с восхищением смотрела на него во все глаза.
— Никуда! — обрадованно подскочил Михал Михалыч, хлопнув себя руками по животу. — Нет, ты слышал, Федя, они никуда не торопятся! Да это не дети, а прелесть! Это замечательные дети! Ах, Федя, обрати внимание, какой цвет! Какой колорит волос! Эти нежные лица! Это доверчивое выражение! Я никогда не фотографировал детей! А ведь это прелесть! Прелесть! Это надо немедленно, немедленно запечатлеть на плёнке!.. Момент! Момент! — Михал Михалыч вдруг схватил Манечку за голову и стал её влево и вправо вертеть, потом быстрым движением пригладил волосы на Катиной голове. — Так... так... так... солнце справа... прекрасно!.. изумительно... тут блик... тут ещё блик... Ах, как хорошо! Какое дрожание золота в волосах! Какие светлые голубые тени на лицах! Чудо! Чудо! Минуточку! Одну минуточку! — Михал Михалыч кинул подарки на сиденье, рывком поднял фотоаппарат, висевший у него на шее, и, изгибаясь в разные стороны, стал щёлкать объективом, наводя его на оторопевших Катю с Манечкой.
— Фотогеничны! Ах, как фотогеничны! — кричал он. — Федя, это чертовски фотогеничные дети! Почему мы должны ехать с этими детьми на совещание? Что им там делать? Бред! Бред! Белиберда!
— Да вы ж сами торопились! Вы сами хотели на совещание успеть! Кто говорил, что Макрухин без вас не справится?