Последние слова гном произнес так тихо, что мне пришлось «перевести» в слух большую часть внимания от остальных органов восприятия. А потому я почти пропустила тот момент, когда он, резко развернувшись, метнул в мою сторону что-то небольшое, блестящее, и поймала сей предмет лишь в двух дюймах перед своим носиком.
Это был не револьвер – их массивные овальные рукоятки и пузатость барабанов были мне неплохо знакомы. Плоское, с длинным стволом и прямоугольной рукоятью, незнакомое оружие было необычно легким для металлического предмета схожих размеров. Но, развернув его, я тут же отбросила всякую мысль об игрушке – черное отверстие ствола с уходящей вглубь спиралью нарезов будет казаться невероятно большим тому, на чью переносицу будет направлено.
– Эту малышку кличут Чауса, «камышовая кошка», – гордо сказал мастер Оскинор. – Тридцать второй калибр, восемь патронов в обойме… плюс титановая рамка и никелированное покрытие.
– И где же, – нетерпеливо осведомилась Юлла, – мы сможем опробовать её?
– Терпение, леди, терпение, – усмехнулся гном. – Позвольте вашей спутнице вволю налюбоваться своей новой игрушкой.
– И потом, тридцать второй – разве это не мало?
– Если вы хотите получить пушку, которая остановит бегущего тролля даже, хе-хе, угодив в пятку, – ехидно отозвался Оскинор, – то, конечно, мало. Для этого нужна ручная гаубица вроде «черного дракона», «бизона»… или того «носорога», что болтается у вас на бедре. Работа Иёереи Пинга, верно? Так же как и тот, хе-хе, агрегат, который вы не выпускаете из рук… «Вомбат», вот уж кто воистину пушка без лафета! Но вы же не хотите, чтобы её высочество каждым выстрелом уносило на пять шагов назад? А чтобы убивать, хе-хе, порой хватает и толщины вязальной спицы… или вовсе иглы – если попасть. Ну а попадать эта «камышовая киса» умеет.
– Пойдемте, ваше высочество, – обратился он ко мне. – Я, хе-хе, познакомлю вас с вашей новой подружкой поближе. А вы, леди, – в словах, предназначенных шагнувшей было за мной Юлле, явственно слышался лязг стальной пружины, – подождите здесь. Первое знакомство с оружием не терпит лишних глаз, это дело, хе-хе, почти интимное.
Губы Юллы шевельнулись едва-едва – так, что даже я не разобрала всех, предназначавшихся мастеру Оскинору и «прочим свихнувшимся от своих железяк коротышкам» слов. Гном, чей слух, без сомнения, должен был быть изрядно ослаблен многолетним стуком молотов и грохотов выстрелов, не должен был услышать этих слов вовсе, но уже отворивший низенькую дверцу в конце зала Оскинор на миг замер, а затем, улыбнувшись, заметил:
– И, леди, напоследок – не пытайтесь ругаться на Старшей речи, будучи столь взволнованы. Вы проглатываете двойные согласные, из-за чего оскорбительное «ффхад париме-го мишткла» вместо «помета помойной крысы», превращается в «отрыжку фиолетового хомячка».
Глава 6
Бренда Карлсен, нетерпеливый стрелок
Здесь, на юге, ночь наступает быстро: стоит лишь огненному диску солнца скрыться за горизонтом, и тьма окутывает землю, словно комнату без окон, в которой задули единственную свечу. А потом на небе загораются звезды… яркие, крупные. Наверное, для чистых душ дорога до рая здесь много короче, чем на моей родине – ну да тем, у кого впереди вечность, это уже неважно.
Многие из моих друзей уверяли меня, что одни из этих лучистых огоньков – миры, такие же, как наша Земля, а другие, отделенные от нас немыслимыми безднами пространства, – могучие светила, подобные Солнцу. Наверное, так оно и есть – слишком разными людьми были эти мои друзья, чтобы задумать подшутить над наивной девчонкой таким одинаково сложным способом. Но поверить… наверное, просто боюсь.
Я ждала.
Сидеть в яме был чертовски неудобно, особенно в первые минуты. Затем дрожь и волны жара, вызванные эликсирами, постепенно спали, дыхание вновь стало ровным, а затем и вовсе замедлилось, и я застыла, вглядываясь в причудливо разукрашенный колдовским зрением ночной лес впереди.
Когда-нибудь… не раньше, чем я стану дряхлой старушенцией, которая всем седлам на свете предпочитает кресло-качалку на веранде, обязательно напишу… нет, писать я уже тоже не смогу, а надиктую кому-нибудь целую книгу о засадах. Дневных и ночных, на раскаленной солнцем каменной плите и в кишащей сотней тысяч тварей болотной тине. Высоко в горах, где никак не можешь наглотаться высушенным воздухом, а пальцы примерзают к скобе «винчестера», и в непролазной чаще, когда все, что ты видишь – это три ярда тропы и знание того, что у тебя будет лишь один выстрел.