– Нет! Не перестали!
Мы пользуемся луками с начала времен. Пожалуй, если мы и достигли за все эти прошедшие эпохи истинного совершенства хоть в чем-нибудь, то это «что-нибудь» – именно луки. Из посвященных им свитков можно сложить стопку высотой в мэллорн – и не один. Каждый градус четвертного изгиба их плеч и грифов выверен настолько идеально, что любое отклонение от тысячелетних традиций почитается подлинным кощунством.
Свой лук я, конечно же, делала сама – каждый истинный Перворожденный делает его сам, ибо иное – недостойно эльфа. Другое дело, что далеко не у каждого эльфа при этом за плечом стоит один из признанных мастеров, готовый подсказать… поправить… помочь… и, разумеется, незамедлительно пресечь малейшее отступление от канона.
Впрочем, неправильная принцесса сумела отличиться и тут, избрав для оного занятия не одного из трех дворцовых мастеров, а Вигдаля доль Серрае – мастера, конечно, также признанного, но в юную пору обзаведшегося тем, что среди людей именуют «пятном на репутации». Два с половиной века назад юный Вигдаль мало того что якшался с гномами, но даже – что не принято упоминать вслух – изготовил с их помощью несколько арбалетов, оружия, и по сию пору ненавидимого и презираемого эльфами больше огнестрела. Будучи же уличен в оном проступке, покаялся не сразу, а поначалу изображал возмутительное недоумение – он-де не понимает, почему занятие сие считается столь недостойным, ведь и гномы, и даже наши заклятые враги дарко, несмотря на присущее им высокомерие, давно уже «по достоинству» оценили сие человеческое изобретение. Ведь одно лишь усилие на тетиве, минимум в десять раз превосходящее… в этот момент старейшинам стало окончательно ясно, что они имеют дело не с опасным еретиком и подрывателем устоев, а просто-напросто с больным, которого следует лечить. Долго и обстоятельно, как и подобает истинным Перворожденным.
Пройдя через цепкие руки целительниц, Вигдаль доль Серрае более не помышлял ни о каких дальнейших опытах с Морготовым порождением и вскоре стал одним из известнейших мастеров-лучников – критикуемым разве что за модернизм, склонность к излишнему украшательству и прочее потакание дурным вкусам молодежи. Но кое-какие инности в нем все же остались. Скажем, в тех двух шпильках из витой проволоки, которые он с хитрой ухмылкой порекомендовал мне вделать в грифы, не было ни капли магии – проверяла три раза. Но ничем другим, кроме них, я не могла объяснить тот факт, что моя шестидесятифунтовка на пристрелке вбила стрелу на полдюйма глубже, чем семидесятипятка одной из моих се… одной из старших принцесс.
И, разумеется, искусство владения ни на волос не должно уступать искусству изготовления. «Лучники легкокостные, драконов в око стрелами белоперыми без промаха разящие» – такими запомнили моих сородичей современники Гомера. К слову сказать, не рассорься троянский царь с… впрочем, это все дела давно минувших дней.
Сейчас же меня больше всего волновала медленно сокращающаяся дистанция между двумя заполненными углем платформами – нашей и другой, на которой уже выстроились, дружелюбно помахивая ружьями, три человека.
Триста ярдов. Должно быть, они сильно удивляются, глядя на неподвижно застывшую серебристую фигурку. Двести девяносто. Посмотрим, удастся ли мне удивить их еще чем-нибудь.
Меня учили стрелять в самых диковинных условиях. Стоя на качающейся от порывов ветра ветке или свесившись с нее вниз головой. Со спины скачущего во весь опор по лесу единорога или мчащейся сквозь пороги легкой берестянки. Двести шестьдесят. Стрелять, стоя напротив солнца, в сумерки причудливо вытянутых теней, при обманчивом лунном свете, при блеске звезд… в туман, дождь, снег! Двести пятьдесят.
Но вот ситуации, когда мне в лицо будет нестись едкий дым пополам с раскаленными искрами, а под ногами будет подпрыгивающая на стыках платформа, мои учителя не предвидели. Двести тридцать пять.
И тут нервы одного из тех троих, высокого бородача в красной рубахе, сдали окончательно – зверски оскалясь и выкрикнув что-то неразборчивое, он вскинул ружье и выстрелил. Первая пуля звонко цвикнула о рельс в трех шагах передо мной. Вторая провыла справа. Двести двадцать.