Выхожу подавленная на улицу, а там стоит Олежка и нервно курит. Хотя еще летом бросил. Заставила. Легкие у него слабые. А тут…
— От сладкой жизни закурил? — спросила, а у самой слезы подступают. И сказать ничего не могу больше. А он стоит, молчит. Нос разбитый подтирает. Протягиваю ему платок, который на морозе пахнет теми духами, что подарил. Вместе выбирали.
Взял. В руке теребит. Забрала у него, зачерпнула снега, завернула в платок и к носу его приложила.
— Нельзя тебе курить.
Кивнул.
— Меня, что ли, ждешь? — спрашиваю. Может, в последний раз видимся. Уеду к матери, и фиг с ними со всеми.
— Нет, Мерилин Монро, — огрызнулся. — Тебя конечно. Скоро куранты пробьют. Пошли домой.
А я стою сама не своя и ушам не верю.
— Погуляли и будет. И так вся деревня потешается над нами. Или галантного тебе подавай?
— А тебе худую?
— Сына я хочу, — взял меня за руку. — Пошли, а то замерзнешь.
Повертела головой.
Он остановился, подумав, что не хочу идти. И я поспешила объясниться.
— Не замерзну. С тобой не замерзну, — и заплакала от облегчения и радости.