Кэт смотрела на него мягко-мягко.
— Алена, а что, если нам съездить за город? Всем вместе? Только машины у нас нет…
— У меня тоже.
— Я хотела показать Дэйву наш дом в деревне…
Помолчали.
— А твой друг? Он наверняка водит…
— Да. Но…
— Если соскучилась, ну что ты комедию ломаешь. Вот тебе вполне достойный повод позвонить.
Когда уходила, бросила взгляд на акварель у двери.
— Кэт, я поняла, что меня в ней тревожит. Присутствие. Там никто не изображен, а будто бы есть кто-то. Какая-то жизнь.
— Я же тебе говорила — жизнь. Уж мне-то теперь не знать, где она есть, а где ее…
— Ты не понимаешь. Я не это хотела… Ладно. Забудь. Значит, завтра, в одиннадцать, у вас? Я позвоню, если он не согласится.
— Согласится.
В субботу работали. Светка вывела полосы с Пикассо — теперь в каждом номере идет материал о каком-нибудь художнике & его музах. Пишет девчонка-искусствовед, об искусстве там, правда, ни слова. Но резво пишет, это главное. Зазвонил телефон, и на нем высветилось: «Алена». Все-таки.
Ей понадобилось за город ехать с подругой. «Что за подруга? Не Ольга ли часом?» — «Ты ее не знаешь».
В одиннадцать надо у подруги быть. «Где?» — «На Смоленской». — «Неплохо девушка устроилась».
Значит, в десять — в Бутово; чайку хлебнуть, забросить дите к Володьке — не хочет Алена Юльку с собой брать, — и можно двигать.
Даже не спросил, куда двигать-то.
Какая разница.
Позвонила-таки.
Пили чай. Спряталась за пиалой, одни глаза видать. Но глаза улыбаются. Встать, забрать у нее пиалу эту.
Обнять — чтобы косточки тихонько хрустнули. Каждый раз смеялась: ты меня сломаешь. Такую сломаешь, отвечал.
Обнять: запах волос, коротких светлых лохматушек; этот забытый горьковатый запах.
Рано — обнимать. Уже улыбается, но еще дичится.
Такая же дикая, что и поначалу была.
— Куда ехать-то?
— В Тучково.
Раскрыл атлас, пока она собирала Юльку. Да, не ближний свет, ну и ладно.
Спустились на третий этаж, сдали с рук на руки Юльку и Свинтуса — чего ему одному скучать. Пацан Володькин вышел — не улыбается, но вежливый. Такой… профессор. Через полторы недели ему семь стукнет, сказал Володька. Когда Алена уже к лифту пошла, Володька подмигнул и рукой так: но пасаран.
Сказала: подожди тут. Пока ждал, развернулся. Неудобно, улочка такая, что еле две машины разъедутся.
Когда-то в этом доме жила Кэтрин — вот совпадение. Психопатка Кэтрин, угрожавшая суицидом. Сейчас, наверно, давно уже… Оп-ля. Кэтрин. Спасибо, Алена. Не ожидал.
Дальше — до смешного. Кэтрин добегает до машины, скрючившись в три погибели — с неба закапало, — бухается на заднее сиденье. Одновременно Алена садится вперед. А дальше — поворачиваешься и говоришь как ни в чем не бывало (не возьмете, девчонки, на пушку!):
— Здравствуй, Кэтрин.
А затем наблюдаешь, как оплывает лицо напротив: края губ опрокидываются, роняют улыбку, глаза подергиваются льдом, один в один лужицы после морозной ночи. Радость стекает, как свежая акварелька под проливным дождем. И ей на смену — негодование. Негодование обращено на Алену.
Значит…
Но у Алены — слишком уравновешенна — только спокойное удивление: «Как, вы знакомы?»
Перевести взгляд на Кэтрин и за секунду сказать ей все — вернее, только одно: молчи. И Кэтрин — не стерва, что есть, то есть — рот на замок, лишь вежливое в ответ:
— Здравствуй, Коля. — И Алене: — Мы когда-то работали вместе.
Алена явно ничего не понимает.
И смех уже пляшет в горле, вот-вот вырвется, какая чушь, какая идиотская чушь. Кэтрин, похоже, тоже сейчас не выдержит. Но внезапно происходит что-то из ряда вон.
А именно — из подъезда выходит приличных размеров пингвин. За ним следует высокий бородач и кричит на безобразном английском: «Нагадил в лифте!» Он о себе или о пингвине?
Да, еще. Пингвин — в шлепанцах.
Подумал: а не сорвало ли башню?
Когда за город выехали, дождь усилился. Австралиец, представившийся Дайвом (наверно, он все-таки Дэйв), пошутил: «It’s raining cats and cats!» Поправил его: «cats and dogs». Странный народ англичане. Кому из них в голову пришло пустить в обиход это дурацкое выражение о ливне: «Дождит котами и собаками»? И ведь подхватил народ. А Дайв-Дэйв уперся, про собак слышать не желает, повторил: «No! It’s cats and cats!» — и Кэтрин захихикала, ну у них игра, видно, такая.